Уже совсем рассвело. По ту сторону парка ходит другой часовой, а на передней линейке виднеется дневальный юнкер.
Вот раздались звуки «Зари» в лагерях соседних пехотных училищ. Им отозвались горнисты и барабанщики других частей… Скоро смена. Владимир приободряется. Он рад, что первое испытание выдержано успешно…
Только здесь, в лагере, когда начались учения с орудиями, Владимир и его товарищи поняли, как для них важны были занятия в училище: гимнастика, фехтование, верховая езда. Выработавшиеся в них ловкость, смелость, быстрота движений сейчас были крайне необходимы.
Учения по артиллерийской стрельбе производились в обстановке, приближенной к боевой. На сборы к выезду на позиции полагалось всего несколько минут. Когда упряжки были готовы, раздавалась команда, и батарея выезжала на стрельбы.
В то время стрельба из орудий велась прямой наводкой с возвышенных мест. Передвижение батарей происходило на глазах неприятеля, который стремился этому помешать. Батареи должны были двигаться с предельной быстротой.
«Все качество, вся ценность обучения батареи со всем личным составом от командира до последнего канонира, – вспоминал В. Г. Федоров, – определялись тогда временем от подачи команды на выезд на позиции до окончания пристрелки и перехода на поражение. Здесь имела значение каждая секунда».
Выезду на позицию обыкновенно предшествовали серьезные конные учения с различными перестроениями. Производилась тщательная тренировка людей и лошадей. В день выезда вое должно было идти по заранее разработанному и разученному плану. И вот этот долгожданный день и час наступал. Отдана боевая команда. Батарея идет рысью, развернутым строем. Командир на гнедом коне вырвался вперед и взмахнул шашкой. Все напрягли зрение. Но вот он, описав шашкой несколько кругов, бросает коня в карьер, держа курс к возвышенности. Трубач играет сигнал, и вся батарея, вздымая пыль, устремляется вперед. Командир летит птицей. Он должен первым достичь возвышенности и указать место расположения батареи. Фейерверкеры соблюдают равнение, потому что все орудия должны выскочить на позицию одновременно. Владимир – ездовой среднего уноса. Он лихо правит конями. Они рвутся изо всех сил, налегая широкой грудью на хомут. Глаза их горят, на боках выступила пена. Орудия громыхают на ухабах, стучат ящики со снарядами, слышен храп коней и свист нагаек… Возвышенность уже близко, прислуга на передке, держась за, поручни, продвигается вперед, чтобы в один миг оказаться на земле и броситься снимать орудие. И прислуга, и фейерверкеры, и ездовые поглощены единой мыслью – не потерять даром ни одной секунды. Взмыленные лошади чувствуют волю людей, они летят, не чуя земли. Командир, появившись на гребне возвышенности, делает сигнальный взмах шашкой. Батарея на ходу разворачивается, прислуга стремительно бросается вниз. Один миг, один неуловимый миг – и орудия сняты с передков.
– Влево, по мишеням! – раздается зычный голос командира. – Гранатой, прицел двадцать!..
Расчет и прислуга в напряженном движении. Орудия заряжены, наведены.
– Первое орудие – ого-о-нь! – раздается голос командира.
Мгновение – и воздух содрогается от громкого выстрела.
Владимир с товарищами, успокаивая измученных лошадей, отъезжает с передками в укрытие.
– Недолет, – слышится с горки.
Опять подается команда, и раздается новый выстрел…
Володя взбирается на бугор и смотрит вдаль, где вспыхивают дымки разрывов. Как бьется сердце! Какую радость и восторг испытывают юнкера в эти минуты. Им кажется, что нет ничего на свете лучше артиллерии и нет ничего красивее и возвышеннее артиллерийской службы…
Если при атаке кавалерист должен думать, как врубиться в неприятельские ряды, а пехотинец – орудовать штыком, то в артиллерии дело обстоит совсем иначе. Здесь важна четкая и дружная работа всего коллектива. От сноровки и быстроты каждого зависит успех всех. Невнимательность наводчика может стоить жизни всему расчету. Только собранность, четкость, взаимопонимание, ловкость и умение каждого из батарейцев обеспечивают успех.
Так вышло и на этот раз. Орудия действовали отлично. Командир благодарит команду и, взмахнув шашкой, подает сигнал к снятию с позиций.
Батарея в том же строгом порядке возвращается в лагерь…
Боевые стрельбы помогли Владимиру увидеть и трудности, и красоту артиллерийской службы. Он понял: чтоб стать артиллерийским офицером, надо пройти серьезную школу. Но он был тверд в своем решении, и трудности его не пугали.
3
Юнкера, обучавшиеся в Михайловском артиллерийском училище, при случае любили сказать: «Мы – «михайлоны», – они гордились своим училищем. За ним давно упрочилась добрая слава. Офицеры, воспитанники Михайловского артиллерийского училища, отличались не только хорошим знанием артиллерийского дела, но и отличным воспитанием – не допускали грубости в обращении с солдатами, чего никак нельзя было сказать про офицеров пехоты и кавалерии. «Михайлон», встретив юнкера другого училища, всегда первым отдавал честь.
Хорошему воспитанию михайловцев способствовало то, что почти все курсовые офицеры в училище были с высшим академическим образованием. Большинство из них когда-то окончили Михайловское училище и оберегали его традиции.
Учеба в артиллерийском училище была поставлена лучше, чем во всех остальных военных училищах. Однако вопросам общего образования уделялось очень мало внимания. В классах преподавалась литература, но настолько скучно и бесцветно, что даже у Владимира Федорова, с детства любившего этот предмет, не было желания посещать эти лекции. Больше никаких общеобразовательных дисциплин не преподавалось. Зато обязательным предметом считалась несносная история православной церкви. Юнкера на лекции о православной церкви шли очень неохотно. Сам начальник училища генерал Демьяненко, прозванный Демьяном, принужден был, для острастки, высиживать на них два часа – от трубы до трубы.
Никаких развлечений в училище не проводилось, и юнкера выдумывали их сами.
В свободные часы, после вечерних занятий, юнкера очень любили «громоздить слона». Это всегда происходило в большом зале. В центре зала выстраивалась шеренга наиболее сильных юнкеров. Каждый клал руки на плечи впереди стоящему. На них взбирался второй ряд юнкеров, на тех – третий и так до пяти этажей. Затем по команде этот «слон» начинал медленно двигаться, издавая дикий рев.
Однажды, когда «слон» уже был построен и Володя Федоров сидел в третьем ярусе, в зал в сопровождении дежурного офицера вошел Демьян.
– Смир-р-р-но! – раздалась команда.
Юнкера нижнего ряда тотчас же опустили руки по швам, а верхние посыпались им на головы. Но тоже мгновенно вскочили и выстроились.
– Здравствуйте, господа! – приветствовал их Демьян с улыбкой. – Ну-с, не буду вам мешать! – И, все так же улыбаясь, удалился.
Начальство иногда даже поощряло эти развлечения.
– Пускай веселятся, – сказал как-то Демьян дежурному офицеру, – лишь бы не занимались «идеями».
Демьян старался отвлечь слушателей Михайловского училища от революционных настроений, которые волновали в то время учащуюся молодежь.
У «михайлонов» была давнишняя традиция устраивать в столовой товарищеские чаепития, называемые почему-то «собаками». Собирались деньги по 20–25 копеек с человека, и очередной распорядитель посылал «дядьку» (вольнонаемного служителя, чистившего обувь и платье) в лавку за продовольствием. Покупали обычно чай, сахар, ситный с изюмом, чайную колбасу и обязательно мороженую клюкву, которую особенно любили. Чаепитие проходило весело, с шутками и анекдотами, и заканчивалось обычно самодеятельностью или «громождением слона».