Устраиваемые в училище «собаки» укрепляли чувство товарищества и хоть немного окрашивали тяжелую, однообразную и сугубо казенную обстановку занятий.
Три года пролетели незаметно. Володя, как и его товарищи, окреп и возмужал. Все юнкера ждали торжественного производства в офицеры. Об этом дне каждый мечтал в течение всей учебы.
Шестого августа в ясное, солнечное утро на огромном военном поле выстроились необозримые соединения войск. Тут были почти вся гвардия и войска Петербургского военного округа: пехота, кавалерия, артиллерия. Над полем – торжественная тишина. Но вот раздается звук трубы, и начинается царский объезд войск. Все ближе и ближе слышны громовые раскаты «ура». Владимир смотрит внимательно, стараясь запечатлеть эту величественную картину. Он ждет, что окруженный пышными всадниками царь скажет что-то очень важное, значительное, но свита промелькнула и исчезла. Вдруг ударил оркестр, другой, третий. Начался церемониальный марш. Михайловцев в пешем строю ведут к царскому валику – земляной насыпи, где сосредоточивается вся свита во главе с царем. По соседству выстраиваются юнкера пажеского корпуса, Павловского, Константиновского, Петербургского юнкерских пехотных училищ. Далее идут Николаевское кавалерийское, инженерное и другие училища. Юнкера в волнении ждут слова царя. Царь появляется на валу. Он скучен, – очевидно, парад его утомил. Обведя усталым взглядом ряды юнкеров, он сонным голосом говорит:
– Господа, поздравляю вас офицерами.
Володя немного смущен, разочарован, но думает, что именно так и должен говорить царь.
Командиры обходят ряды и каждому юнкеру вручают приказ о производстве. Потом раздается команда, и михайловцы четким шагом идут к оставленным запряжкам батареи. Лошадей держат повеселевшие вестовые. Звучит знакомый голос командира, и батарея направляется в расположение училища. Фейерверкеры, подбадриваемые криками молодых офицеров, переводят коней с рыси в галоп, а потом и в карьер. Командиры тоже несутся вскачь. Они понимают нетерпение молодых офицеров, они сами были когда-то юнкерами.
– Гей, гей, гей! – кричат фейерверкеры. – Гони! Гони! Гони! – вторят им молодые голоса.
С коней летят белые хлопья пены, раздается глухой храп и стук тяжелых колес. Так влетает батарея в расположение лагеря. Володя вместе с товарищами опрометью бросается в барак и через несколько минут появляется в офицерском мундире.
Назначение в лейб-гвардию
1
В 1895 году, когда Владимир Федоров окончил курс в Михайловском артиллерийском училище, в России началось увеличение артиллерии. Было намечено формирование семидесяти пяти новых батарей. Это обстоятельство и помогло Владимиру выйти в гвардию, что было заветной мечтой каждого выпускника училища.
Владимир попал в лейб-гвардии первую артиллерийскую бригаду, куда было назначено сразу шесть человек, хотя до перевооружения артиллерии обыкновенно попадал один человек в два года.
Владимир не питал никаких надежд на то, чтобы выйти в гвардию, так как в этом, помимо отличных отметок по успеваемости, большую роль играло дворянское происхождение и протекции, но ни того, ни другого он не имел. И только случай помог ему стать гвардейцем, да еще попасть в первую артиллерийскую бригаду – одну из самых старых и почетных частей.
Владимир еще юнкерам знал о двухсотлетней истории этой бригады и о ее героическом прошлом. Бригада вела свое летоисчисление от бомбардирской роты, сформированной Петром I при Преображенском полку еще в годы его юношества, в 1697 году. Первая артиллерийская бригада находилась недалеко от училища, и Владимир не раз слышал, с какой гордостью офицеры бригады говорили:
– Петр Великий был капитаном бомбардирской роты, он создал нашу бригаду.
Среди слушателей училища ходило много легенд о боевых подвигах солдат и командиров этой бригады. Поэтому известие о том, что он будет служить в славной гвардейской части, наполнило сердце Владимира гордостью и счастьем. Входя в офицерское собрание, он испытывал робость школьника перед первым экзаменом. Он знал, что в бригаде до семидесяти процентов офицеров имели высшее академическое образование. Да и по характеру своему Владимир был очень застенчив и совершенно терялся в незнакомом обществе.
Поднявшись по парадной лестнице на второй этаж, он вошел в пышно обставленный зал, отражавший на блестящем полу и золото люстр, и штофные обои стен, увешанных картинами и зеркалами. Это, как потом выяснилось, был зал для торжественных обедов и заседаний. Он оказался совершенно безлюден. Но из дальних дверей слышался веселый говор и стук бильярдных шаров.
«Офицерское собрание, очевидно, там», – подумал Владимир, направляясь через зал, и вдруг остановился, так как пред взором его открылось поразительное зрелище.
На большой стене зала, занимая чуть ли не весь центр его, висела огромная картина, в массивной золоченой раме. Владимир узнал Марсово поле, во всю ширину которого на фоне деревьев Летнего сада были выстроены многочисленные орудия и весь личный состав бригады.
Владимир подходит ближе, чтобы взглянуть на надпись. Она гласит: «Смотр лейб-гвардии первой артиллерийской бригады, возвратившейся с турецкой войны в 1878 году».
Прошлое ожило перед Владимиром с такой ясностью, словно все это произошло на днях. И от сознания, что теперь он сам стал офицером той бригады, на прохождение которой восторженно смотрел ребенком, он приободрился и довольно решительно вошел в бильярдную. Там находилось порядочно офицеров, но все были так поглощены наблюдением за двумя соревнующимися партнерами, что на него никто не обратил ни малейшего внимания. Владимир постоял в раздумье и опять почувствовал робость. Он уже решил, что сядет на кожаную скамью в сторонке и станет молчаливо смотреть, пока кто-нибудь не заговорит с ним.
– А, Федорини, – вдруг услышал он веселый голос и тотчас же обернулся. «Федорини» была его училищная кличка. – Рад, рад! – приветствовал его бравый гвардейский офицер Альтфатер, окончивший курс в училище годом раньше. – Ну, ты, брат, не больно-то стесняйся. Я тебя живо со всеми перезнакомлю.
Володя обрадовался старому товарищу и целый вечер не отпускал его от себя…
В первые дни в бригаде Владимир находился под впечатлением увиденного. Он подолгу любовался старинными маленькими пушками, стоящими на особом постаменте в столовой. По преданиям, эти пушки когда-то царь Алексей Михайлович подарил царевичу Петру. Они были свидетелями занятий Петра в Потешных полках, из которых впоследствии образовались регулярные пехотные части – полки Преображенский и Семеновский.
В офицерском собрании находился и музей гвардейской артиллерии, где была представлена вся история бригады. В этом музее Владимир снова увидел портреты знакомых ему по училищу артиллеристов прошлого: Петра Первого, генералов Ермолова, Кутайсова, Костенецкого. Здесь были экспонированы планы битв, в которых участвовала бригада. Макеты орудий, передков, зарядных ящиков разных времен. Тут же были вывешены портреты наиболее отличившихся в разных сражениях и геройски погибших офицеров бригады. С замиранием сердца Владимир смотрел на выставленные в витринах окровавленные мундиры героев Отечественной войны 1812 года.
И Владимир Федоров невольно проникся уважением к славным традициям бригады, к ее боевому прошлому. И командиры, и порядки, и занятия в бригаде ему казались идеальными.
Но постепенно в блестящем ореоле славы, окружавшем бригаду, он стал замечать тусклые пятнышки и ко многому относиться критически. Теперь он был офицером и начал привыкать к проявлению самостоятельных суждений. Прежде всего он обратил внимание на то, что в исконно русской артиллерийской части среди командиров преобладают иностранные фамилии. Командиром бригады был генерал Баумгартен, командирами дивизионов полковники Дельсаль и Шлейдер. Их помощниками оказались тоже офицеры с иностранными фамилиями. Засилие иноземцев на командных постах вызывало чувство обиды и возмущения у русских офицеров, но они принуждены были с этим мириться.