Генерала Баумгартена считали хорошим командиром, но это только «считалось», на самом деле офицеры его не любили. Он жил рядом с бригадой и приходил в ее расположение пешком. Это случалось редко, не более одного раза в месяц, но тем не менее весь личный состав бригады находился в постоянном страхе и трепете. Едва Баумгартен показывался из квартиры, в бригаду несся трубач, чтобы предупредить о надвигавшейся опасности. Так случилось и на этот раз.
– Вышел!.. – запыхавшись, доложил трубач дежурному офицеру.
Через несколько минут прибежал второй:
– Идет!..
Когда Баумгартен, грозно взирая, вошел в расположение бригады, офицеры застыли вытянувшись. Владимир тоже замер вместе с другими.
Дежурный офицер поспешил навстречу командиру и, стукнув каблуками, начал рапортовать.
– Отставить! – крикнул генерал. – Гвардейский-с офицер-с должен рапортовать более молодцевато-с. Подучитесь! – крякнув и откашлявшись, он двинулся дальше. Но, заметив на перчатке у одного из офицеров пятнышко, остановился.
– Это что-с? Офицер-с должен иметь белоснежные перчатки-с, без единого пятнышка-с…
Когда генерал ушел, Владимир отправился в библиотеку, где любил проводить свободное время.
В библиотеке несколько офицеров оживленно спорили. Некоторые из них горячо приветствовали перевооружение артиллерии, видя в этом смелое мероприятие. Введение шестидюймовых мортир в полевую артиллерию они считали громадным достижением русской армии, так как Россия первая среди других государств вводила на вооружение это мощное орудие, которое давало навесной огонь и было очень эффективно для борьбы с неприятелем, засевшим в окопах. Другие доказывали, что это важное мероприятие проводится с преступной медлительностью и что западные страны нас могут опередить…
Владимир видел в бригаде уже не юнкеров училища, занимавшихся «громождением слона», а серьезных, мыслящих офицеров, которые умели не только выполнять приказы, но разбираться в их смысле и даже критиковать мероприятия высших военных инстанций.
Однако, как вскоре убедился Владимир, эта критика не выходила из стен офицерского собрания, словно все это говорилось ради развлечения, просто от нечего делать.
В библиотеке иногда происходили и диспуты о том, каким должен быть русский артиллерийский офицер.
Большинство единодушно сходилось на том, что примером для русского офицера-артиллериста являлся образ капитана Тушина, с поразительной силой нарисованный Львом Толстым в «Войне и мире». Некоторые высказывали мнения, что у Толстого Тушин выведен чрезмерно скромным, даже простоватым. Но Владимира эти черты в капитане Тушине особенно подкупали. Он любил приходить в библиотеку, когда там бывало тихо, и, усевшись где-нибудь в уголке, по нескольку раз перечитывал любимые страницы. Поведение капитана Тушина в бою под Шенграбеном особенно нравилось Владимиру. Спокойствие, выдержка, сосредоточенная деловитость, непоколебимая уверенность в себе и в своих солдатах, беззаветное выполнение своего долга в бою – все это делало капитана Тушина в глазах Владимира и его товарищей идеалом артиллерийского офицера. Они были готовы ему подражать во всем.
Образцом высшего офицера единодушно признавался генерал Ермолов. Его смелый, самоотверженный, красивый подвиг на Бородинском поле воскресал перед глазами, когда говорили о доблести и отваге. Отдать жизнь на поле боя, но добиться этим решительного перелома в сражении – было мечтой каждого.
Особой любовью пользовалось в бригаде имя гвардии капитана Сеславина, знаменитого партизана Отечественной войны 1812 года, действовавшего совместно с Денисом Давыдовым. Он первый проследил, укрывшись на дереве, бегство из Москвы Наполеона и донес об этом Ермолову. У него хватило мужества оставаться на дереве до тех пор, пока не прошла мимо старая гвардия во главе с самим Наполеоном. Затем он спрыгнул и, захватив одного отставшего француза, доставил его в штаб как «вещественное» доказательство бегства Наполеона. Подвиг Сеславина горячо почитался всеми офицерами.
Бригада жила славными боевыми традициями русского воинства. Ее офицеры учились мужеству, доблести, отваге и военному искусству не у иностранных стратегов и завоевателей, а у славных русских полководцев – Петра I, Суворова, Кутузова, Багратиона, Ермолова. Владимир ощущал огромную радость оттого, что он был зачислен на службу в эту старейшую и славную боевую часть.
2
Осенью Владимир как офицер присутствовал при распределении по воинским частям новобранцев. Это всегда обставлялось пышно, с тем чтобы произвести впечатление на солдат.
В огромном Михайловском манеже выстроились длинными рядами многотысячные толпы новобранцев. Несколько военных оркестров громовым грохотом приветствовали появление главнокомандующего войсками Петербургского военного округа великого князя и брата царя. Великий князь в сопровождении многочисленной свиты проходил по фронту и мелом помечал на груди каждого солдата номер полка или бригады. Солдаты при этом замирали. Им заранее внушалось, что назначение в часть каждого солдата будет производиться самим великим князем. Он распределял новобранцев по следующему принципу: самые высокие намечались в Преображенский полк, курносые – в Павловский, более смышленые с виду – в гвардейскую артиллерию. Шедший позади его рослый, молодцеватый унтер из преображенцев зычно выкрикивал написанный номер, и новобранца тотчас же хватали дюжие руки и ставили в надлежащий ряд.
Владимир глядел довольно печально на эту церемонию «высочайшего» распределения солдат. Ему не нравилось, что людей сортируют по внешнему виду и даже ставят на них метки. Неприятное чувство в нем не могли заглушить даже бравурные звуки десятков оркестров.
Вскоре Владимир получил под свое начало команду новобранцев в семьдесят человек. Это были в основном крепкие крестьянские парни из дальних губерний.. За зимние месяцы их предстояло превратить в дисциплинированных и хорошо обученных солдат – бравых гвардейцев.
Занятия, как и положено, начались с шагистики, маршировки, отдавания чести и словесности, то есть изучения уставов. Владимира мало радовали эти однообразные и скучные начальные занятия. Сердце его влекло к другому. Он испытывал некоторую гордость оттого, что эти семьдесят новобранцев подчинены ему и что в его обязанность входит их обучить и сделать настоящими гвардейцами.
Когда дело дошло до гимнастики, до занятий на снарядах, Владимир почувствовал больший интерес к обучению. Ему было приятно наблюдать, как мешковатые ребята начинают прыгать через «кобылу», на руках взбираться по лестнице. Среди них оказались и такие, которые с первых занятий освоили на снарядах труднейшие упражнения, над которыми сам он бился когда-то долгие месяцы. Владимир видел, как на его глазах эти парни перерождаются, приобретают ловкость, делаются настоящими молодцами. При изучении материальной части Владимир не раз удивлялся смекалке и восприимчивости этих в большинстве безграмотных деревенских ребят. Особенно поразил его крестьянский сын Федя Яковлев. Как-то Владимир по чертежу показал ему устройство дистанционной трубки, и тот безошибочно объяснил ее конструкцию.
За зимние месяцы Владимир хорошо изучил своих солдат и искренне привязался к ним. Они платили ему тем же. В конце апреля обученным новобранцам был проведен смотр, и бригада выступила в лагерь. Здесь часто проводились конные учения, на которых слаживались батареи. Большое внимание уделялось возведению полевых фортификационных сооружений. Венцом же всех учений были практические стрельбы. Однако этому главнейшему виду обучения артиллеристов уделялось мало внимания. Причиной тому было всемогущее министерство финансов, жестоко ограничивавшее отпуск снарядов для практических стрельб.