П. Г. Горохов
Изменница
Бывало, в дни весёлые
Гулял я молодцом,
Не знал тоски-кручинушки,
Как вольный удалец.
Любил я деву юную, —
Как цветик хороша,
Тиха и целомудренна,
Румяна, как заря.
Спознался ночкой тёмною,
Ах! ночка та была,
Июньская волшебная,
Счастлива для меня.
Бывало, вспашешь полосу,
Лошадку уберёшь
И мне тропой знакомою,
В заветный бор идёшь,
Глядишь: моя красавица
Давно уж ждёт меня;
Глаза полуоткрытые,
С улыбкой на устах.
Но вот начало осени;
Свиданиям конец,
И деву мою милую
Ласкает уж купец.
Изменница презренная
Лишь кровь во мне зажгла,
Забыла мою хижину,
В хоромы жить ушла.
Живёт у чёрта старого
За клеткой золотой,
Как куколка наряжена,
С распущенной косой.
Просил купца надменного,
Её чтоб отпустил;
В ногах валялся, кланялся, —
Злодей не уступил.
Вернулся в свою хижину —
Поверьте, одурел
И всю-то ночь осеннюю
В раздумье просидел.
Созрела мысль злодейская,
Нашёл во тьме топор,
Простился с отцом-матерью
И вышел через двор.
Стояла ночка тёмная,
Вдали журчал ручей,
И дело совершилося:
С тех пор я стал злодей.
Теперь в Сибирь далёкую
Угонят молодца
За деву черноокую,
За старого купца.
В. Г. Тан (Богораз)
Цусима
У дальней восточной границы,
В морях азиатской земли,
Там дремлют стальные гробницы,
Там русские есть корабли.
В пучине немой и холодной,
В угрюмой, седой глубине,
Эскадрою стали подводной,
Без якоря встали на дне.
Упали высокие трубы,
Угасли навеки огни,
И ядра, как острые зубы,
Изгрызли защиту брони.
У каждого мёртвого судна
В рассыпанном, вольном строю,
Там спят моряки непробудно,
Окончили вахту свою.
Их тысячи, сильных и юных,
Отборная русская рать…
На грудах обломков чугунных
Они улеглись отдыхать.
Седые лежат адмиралы,
И дремлют матросы вокруг,
У них прорастают кораллы
Сквозь пальцы раскинутых рук.
Их гложут голодные крабы,
И ловит уродливый спрут,
И чёрные рыбы, как жабы,
По голому телу ползут.
Но в бурю ночного прилива,
На первом ущербе луны,
Встают мертвецы молчаливо
Сквозь белые брызги волны.
Их лица неясны, как тени.
Им плечи одела роса.
И листья подводных растений
Плющом заплели волоса.
Летят мертвецов вереницы
На запад, на сушу, домой.
Несутся быстрее, чем птицы,
Но путь им заказан прямой.
Хребтов вековые отроги,
Изгибы морских берегов
И рельсы железной дороги
Уж стали добычей врагов.
И только остался окружный,
Далёкий, нерадостный путь.
На тропик летят они южный,
Спешат материк обогнуть.
Мелькают мысы за мысами,
Вдогонку несётся луна.
Они не опомнятся сами,
Пред ними — родная страна.
Но что же их стиснулись руки
И гневом блеснули глаза?
На родине смертные муки,
Бушует слепая гроза.
Унылое, серое поле,
Неровная, низкая рожь…
Народ изнывает в неволе,
Позорная царствует ложь.
Торговые, людные села,
Больших городов суета…
Повсюду ярмо произвола,
Не знает границ нищета.
От Камы до желтого Прута,
Как буйного моря волна,
Растёт беспощадная смута,
Кипит роковая война.
И плачут голодные дети,
И катится ярости крик,
И свищут казацкие плети,
Сверкает отточенный штык…
Снаряды взрываются с гулом,
И льётся кровавый поток.
Объяты багровым разгулом
И запад и дальний восток.