И падает также рядами
Подкошенный юности цвет
В широкие общие ямы,
В могилы, где имени нет.
Т. Л. Щепкина-Куперник
На родине
От павших твердынь Порт-Артура,
С кровавых Маньчжурских степей,
Калека, солдат истомленный,
К семье возвращался своей.
Спешил он жену молодую
И малого сына обнять,
Увидеть любимого брата,
Утешить родимую мать.
Пришёл он… В убогом жилище
Ему не узнать ничего:
Другая семья там ютится,
Чужие встречают его…
И стиснула сердце тревога:
Вернулся я, видно, не в срок…
«Скажите, не знаете ль, братья,
Где мать? Где жена? Где сынок?»
— «Жена твоя… Сядь… Отдохни-ка…
Небось твои раны болят».
— «Скажите скорее мне правду…
Всю правду!» — «Мужайся, солдат.
Толпа изнуренных рабочих
Решила пойти ко дворцу
Защиты искать… С челобитной
К царю, как к родному отцу…
Надевши воскресное платье,
С толпою пошла и она…
И… насмерть зарублена шашкой
Твоя молодая жена…»
— «Но где же остался мой мальчик?
Сынок мой?..» — «Мужайся, солдат…
Твой сын в Александровском парке
Был пулею с дерева снят».
— «Где мать?» — «Помолиться к Казанской
Давно уж старушка пошла…
Избита казацкой нагайкой,
До ночи едва дожила…»
— «Не всё еще взято судьбою!
Остался единственный брат,
Моряк, молодец и красавец…
Где брат мой?» — «Мужайся, солдат!»
— «Неужто и брата не стало?
Погиб, знать, в Цусимском бою?»
— «О нет! Не сложил у Цусимы
Он жизнь молодую свою…
Убит он у Чёрного моря,
Где их броненосец стоит…
За то, что вступился за правду,
Своим офицером убит».
Ни слова солдат не промолвил,
Лишь к небу он поднял глаза.
Была в них великая клятва
И будущей мести гроза…
Неизвестный автор
(Переработка стихотворения Г. Д. Зубарева)
* * *
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едём далеко,
Подальше от нашей земли.
Не слышно на палубе песен,
И Красное море волною шумит,
А берег суровый и тесен, —
Как вспомнишь, так сердце болит.
На баке уж восемь пробило —
Товарища надо сменить.
По трапу едва он спустился,
Механик кричит: «Шевелись!»
«Товарищ, я вахты не в силах стоять,
Сказал кочегар кочегару, —
Огни в моих топках совсем прогорят;
В котлах не сдержать мне уж пару.
Пойди заяви, что я заболел
И вахту, не кончив, бросаю.
Весь потом истёк, от жары изнемог,
Работать нет сил — умираю».
Товарищ ушёл… Лопатку схватил,
Собравши последние силы,
Дверь топки привычным толчком отворил,
И пламя его озарило:
Лицо его, плечи, открытую грудь
И пот, с них струившийся градом, —
О, если бы мог кто туда заглянуть,
Назвал кочегарку бы адом!
Котлы паровые зловеще шумят,
От силы паров содрогаясь,
Как тысячи змей пары же шипят,
Из труб кое-где пробиваясь.
А он, извиваясь пред жарким огнём,
Лопатой бросал ловко уголь;
Внизу было мрачно: луч солнца и днём
Не может проникнуть в тот угол.
Нет ветра сегодня, нет мочи стоять.
Согрелась вода, душно, жарко, —
Термометр поднялся на сорок пять.
Без воздуха вся кочегарка.
Окончив кидать, он напился воды —
Воды опресненной, не чистой,
С лица его падал пот, сажи следы.
Услышал он речь машиниста:
«Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать,
Механик тобой недоволен.
Ты к доктору должен пойти и сказать, —
Лекарство он даст, если болен».
За поручни слабо хватаясь рукой,
По трапу наверх он взбирался;
Идти за лекарством в приёмный покой
Не мог — от жары задыхался.