Полоцкий ставил перед собой совершенно конкретную задачу: дать теоретическое и теологическое доказательство, оправдание справедливости тех войн, которые вело и готовилось вести Русское государство. Выступление Полоцкого с обоснованием войны против турок и татар в 70-х годах XVII века имело, несомненно, прогрессивный характер.
ГЛАВА 7
Хотя Федор Алексеевич и был объявлен царем еще в январе 1676 года, его торжественное венчание было отложено до июня месяца. 18 июня в Успенском соборе Кремля было совершено торжественное венчание Федора Алексеевича на царство, совершенное патриархом Иоакимом. В тот же день в Грановитой палате Кремля был накрыт необыкновенной пышности стол для именитых бояр и виднейших придворных. Патриарх Иоаким с высшими церковными деятелями, боярами, окольничими, думными и ближними людьми заполнили палату. У стен на лавках разместились наиболее видные дьяки, именитые гости; были приглашены и «иноземные дохтуры»: слабый здоровьем юноша-царь хотел тем самым оказать им почет и уважение.
Как же были удивлены спесивые бояре, когда увидели чуть ли не во главе стола скромно одетого монаха! Его черное платье резко выделялось среди расшитых золотом и жемчугом риз священников, разноцветных бархатных кафтанов придворных и блестящих воинских костюмов придворной охраны.
Симеон пришел на торжественное венчание царя, где он принимал подарки от придворной знати, тоже не с пустыми руками. Он держал книжку «Гусль доброгласная». «Трудолюбием многогрешнаго иеромонаха Симеона Полотскаго мысленно сооруженная, усердием уструненная, бряцалом пера биенная, рачительства десницею и смирения шуйцею ему же великому государю врученная». Эта книга представляла собою оправдание внешнеполитической программу русского правительства, доказывала ее неизбежность, неотвратимость.
Полоцкого мало смущало то, что он в течение многих лет сравнивал с солнцем царя Алексея Михайловича; когда тот скончался, он с тем же, если не большим, рвением начал уподоблять солнцу Федора Алексеевича:
Но как солнце должно пройти через пояс зодиака (то есть через ряд созвездий, расположенных вдоль большого круга небесной сферы, по которому совершается видимое годичное движение солнца), так и царь в своей жизни неизбежно должен пройти тем же путем:
Как и солнце, царь вначале проходит созвездие Агнца (его детство), Тельца (когда стал царем), Близнецов, Рака. В созвездие Льва царь войдет тогда, когда он пойдет войною на «Льва желтопольского», созвездие Скорпиона символизирует «общего врага христианска, змия, глаголю, люта агарянска» — Турцию; в созвездии Стрельца царь вступит,
В созвездии Водолея царь будет находиться, когда русские ратники поплывут через Черное море к Константинополю, чтобы освободить его от турок и передать христианскому царю, ибо Федор Алексеевич — наследник христианской веры, пришедшей из Византии, и потому «купно с верою» является и «стяжателем державы». Поэтому Полоцкий и сопоставляет Федора Алексеевича с Владимиром Киевским и выражает надежду, что бог передаст в руки Федора царство Константина.
На примере «Гусли доброгласной» можно наблюдать, как меняются и тон, и содержание общественно-политических высказываний Полоцкого. В первых своих стихах, обращенных к Алексею Михайловичу, Симеон лишь облекает в поэтическую форму факты уже совершавшиеся: он прославляет воссоединение Украины и Белоруссии с Россией, выполняет поручения Алексея Михайловича внутреннего порядка (борьба с расколом, организация школы) и восхваляет его деятельность. Но когда на престол взошел ученик и воспитанник Полоцкого, то он переходит к поучению.
Стремление поучать, вообще очень характерное для Симеона, обнаруживается не только в сборниках его проповедей, программных книжицах, таких, как «Орел российский» и «Гусль доброгласная», но и в большинстве его стихотворений, которые создавались им с явным желанием воспитать читателя, поучить его, исправить и наставить на путь истинный. А так как первыми (а при жизни иногда и единственными) читателями его «книжиц» были члены царской семьи, то, естественно, в его произведениях мы находим довольно широкую программу не только внешнеполитической деятельности царя, но и его внутренней государственной деятельности, равно как и личного совершенствования. Стихотворные сборники Полоцкого должны были научить его царственных учеников и учениц трудному искусству царствовать. На примере идеальных (с точки зрения главным образом церкви!) правителей древности (Филипп Македонский, Юлий Цезарь, Октавиан Август, Тит, Траян) или нового времени (Константин, Франциск I, Альфонс Арагонский) Симеон стремился раскрыть образ идеального царя — просвещенного правителя государства.
Полоцкий был слишком опытным царедворцем, чтобы прямолинейно, «в лоб», поучать своих скипетроносных учеников. Умный придворный стихотворец выбрал иной путь: в стихотворениях, вошедших в «Вертоград многоцветный» и «Рифмологион», разбросаны отдельные черты, из совокупности которых и слагается образ «просвещенного» правителя государства. Если мы к этому добавим, что Симеон неизменно прикрывается авторитетом христианской морали, действует и в интересах православной церкви, и учения Христа, что он нигде прямо не указывает на реальные недостатки существующих правителей, а лишь говорит об отрицательных чертах царя-«тирана», дурного, жестокого царя-мучителя, жившего задолго до его времени, — то станет понятным, почему поучения Полоцкого не вызывали никаких репрессий и не казались назойливыми, неприятными. Каков же идеальный просвещенный монарх в понимании Симеона Полоцкого?
Ну естественно, иеромонах-поэт на первое место ставит основную христианскую добродетель — смирение. Смиренным был (по Полоцкому, конечно, а не на самом деле!) римский император Октавиан Август, который будто бы очень любил беседовать с простым народом и стремился стать таким царем, какого желал бы для себя, если бы сам был простого роду. Когда народ захотел его причислить к лику богов, он отказался, ибо уже в это время родился «первородный бог» — Христос. Царь Агатокл Сикилийский, сын скудельника (то есть гончара), начиная трапезу, всегда ставил перед собой на стол простые глиняные сосуды, дабы смиренно помнить о своем низком происхождении, о своем «худородии». Идеальный царь всегда помнит о непрочности человеческого счастья, о бренности земного существования, о суете вообще всего мирского. Где они, спрашивает Симеон, славные цари, покорившие едва ли не всю вселенную? Где Александр Македонский? Мы даже не знаем, где похоронен он, где зарыты его кости. Всех съели черви, все истлели в земле. А Ассирийское славное царство, и Греческое славное государство — все пропали… Слава пролетает как ветер, исчезает как дым. И кто ради славы жертвует своими деньгами, тот подобен человеку, покупающему ветер и дым!
Идеальный царь должен быть милосердным, он должен любить своих подданных, как отец своих детей. Когда за грехи царя Давида бог захотел погубить его подданных, то царь «вопиял» к богу, моля казнить его самого, а не его народ. Вот царская любовь! Он сам хочет умереть, как отец или мать за свое любимое дитя! — восклицает в заключение Полоцкий. Александр Македонский спасает замерзающего воина, Траян отдает свои драгоценные одежды для перевязки раненых воинов — ими двигала искренняя любовь к своим ратникам. Император Тит, утверждает Симеон, считал погубленным тот день, когда он не сотворил какого-либо доброго дела. Полоцкий приводит распространенную легенду о персидском царе Артаксерксе, у которого будто бы правая рука (десница) была длиннее левой (шуйцы). Царская десница, считал Артаксеркс, потому долга, что он должен давать, а шуйца потому коротка, что не хочет брать.