пепел - единственный плод политических спасителей мира.
Формула Марианны Боцян - прямая отповедь предыдущим поколениям, горевшим на кострах истории.
Пепел смыт. Место очищено. Говорите!
У Лешека Шаруги вырывается:
Многие из нас не знают, что говорить,
когда говорить можно все...
Хочется подхватить это словами нашего Писарева: все - значит ничего. Ни там, ни тут не разглядишь человека.
Мария Юзефацкая пытается именно разглядеть - за хаосом хитрых и ложных признаков, разглядеть - в пьянице, мерзавце, жертве истории... Увидеть человека в нас самих, во всех нас, хоть иные живут здесь как бы на острове, где нет живой души.
Хочется подхватить: на острове - в океане - все смыто?...
Станислав Баранчак возвращает поколение к чистой доске, предлагая с нуля заполнить анкету. Родившийся (да, нет, ненужное зачеркнуть); почему "да"? (Обосновать)...
Оказывается, изнутри обосновать труднее, чем извне и задним числом, когда роль отыграна. Это легче сделать младшим, которые придут на смену поколению-68 и объяснят, почему отвергают его опыт:
Бывают разные трагедии, и поколения, по-разному трагичные.. Больше всего волнуют те, что полегли в огне и дыме. (Это - о солдатах 1939-го)... И плачут девочки над ними, а мальчики сжимают кулаки. (Это - об идеалистах 1956-го). Есть поколения, иначе, но до того трагичные, что даже не слышно, как они дышат отравленным воздухом. Это уже - бунтарям 1968-го от Томаша Яструна, родившегося на рубеже 50-х.
Оглядывается и Бронислав Май, родившийся в 1953:
Пустая эпоха... Гвалт, крик, плач, смех и скулеж, банальная песня, без слов, без единого слова, которое можно б когда-нибудь замолвить за нас.
И наконец, символический жест Марцина Светлицкого, родившегося на рубеже 60-х:
Я просыпаюсь, держа свою руку на гениталиях, без всякой грешной цели.
Начинается эпоха "индивидуалистов", и на этой черте я со своими комментариями, пожалуй, почту за лучшее умолкнуть, потому что сам нахожусь всецело во власти грешных целей... но не эротических, как надо бы по кодексу соответствующей свободы, а тех самых, во имя которых в 1968 в Париже сожгли университет, а в Праге сжег себя Ян Палах, а в Варшаве...
Цели поколения-68 попробую нащупать от противного.
Рышард Крыницкий:
- Вы свободны! - говорит стражник, и железные ворота закрываются. Теперь уже с этой стороны.
Опять "стороны" - та и эта.
Адам Загаевский:
А ведь свобода должна была бы быть также свободой от слов, которые нас вяжут, и от друзей, неразумно требующих верности...
Опять "те" и "эти".
Юлиан Корнхаузер:
Но хуже всего будет, когда придут освободители, обещающие нам свободу. И с одной, и с другой стороны.
С одной... с другой.
В пересчете на геополитику: дрались за то, чтобы вернуться в Европу, получили Европу, которая кишит мелкими сволочами и чванится добродетелями, выставляемыми на продажу.
Такую характеристику Европе дает Мария Юзефацкая, выпускница Католического университета в Любляне, готовящая на филологическом факультете диссертацию. В 1971 она ее успешно защитит, но за год за того издаст книгу "Всесожжение" (не расстрел ли рабочих обрушил поколение-68 в окончательное сожжение всего того, во что они могли бы поверить: в ценности "европейского дома"?).
Раз так - они выбирают Азию! Молчанье о небытии, жажду смерти, спасенье себя без последних решений демонов, рожденных отвращением и страхом. О человеке говорить не будем...
О человеке отказывается говорить Мария Юзефацкая, та самая, что надеялась "увидеть человека в нас самих".
Хорошо, не будем о человеке. Но что значит демонстративный поворот в Азию? Вряд ли стоит его переоценивать (хотя японцы перевели-таки эти стихи); азиатский крен - всего лишь жест сопротивления крену европейскому. Отбиться от той и от этой "стороны". В пересчете на водную стихию: выправить корабль, плывущий между Сциллой и Харибдой.
А что на корабле?
Отказом "говорить о человеке" Мария Юзефацкая возвращается к паролю поколения-68: к необходимости увидеть человека как бы "заново". С нуля. А там - загадочное "ничто". Словами Адама Загаевского о беженцах: волоча ноги, идут они медленно, очень медленно в страну нигде, в город никто над рекой никогда.
Вечный ужас поляков - родина на подошвах сапог...
Но два берега, две стороны, два непременных фронта - очерчивают же все-таки это "нечто", это "ничто", это "никогда". И то единственное имя, которое живо, "пока мы живем". Стихами Адама Загаевского "О Польше" я закончу эти заметки.
Читаю стихи чужеземных поэтов
о Польше. Ведь есть у немцев и русских
кроме винтовок также чернила,
перья, немного сердца и много воображенья.
В их стихах Польша
похожа на дерзкого единорога,
кормящегося шерстью гобеленов,
она прекрасна, слаба, безрассудна.
Не знаю, каков механизм иллюзий,
но и меня, читателя трезвого, восхищает
сказочная беззащитная страна, которую
растерзывают черные орлы,
голодные монархи, Третий Рейх и Третий Рим.
Как человек Третьего Рима я признаю, что в представлении многих русских Польша действительно такова. Она слаба, потому что веками была сдавлена с двух сторон. Она безрассудна, потому что не смирялась с этим даже в самые безнадежные мгновения своей истории. Она прекрасна, потому что выдержала свою судьбу.
И поэтому голос ее в хоре мировой культуры - уникален.
Астафьева и Британишский
Русские поэты.
Фактические вступление в поэзию - конец пятидесятых. Формальное вступление в ССП - 1961.
До этого: она - спецпоселенка в Казахстане, студентка московского педагогического института, аспирантка... Он - ленинградец, выпускник знаменитого Горного института, питомец не менее знаменитого литературного кружка Глеба Семенова, инженер-геофизик...
Поэтические самохарактеристики в названиях сборников.
Наталья Астафьева: "Девчата" (1959), "Гордость" (1961), "Заветы" (1962), "Кумачовый платок" (1965), "В ритме природы" (1977), "Любовь" (1982)...
Владимир Британишский: "Поиски" (1958), "Наташа" (1961), "Пути сообщения" (1966), "Открытое пространство" (1980), "Движение времени" (1985), "Старые фотографии" (1993)...
Сборник Астафьевой "Заветы" вышел через двадцать семь лет после того, как был составлен: держала цензура. Отец Астафьевой - Ежи Чешейко-Сохацкий - представитель польской компартии в Коминтерне; арестован в начале 30-х годов; покончил с собой в заключении.