Кроме того, повторюсь, славян Византия хорошо знала. К IX веку она не только пережила их натиск, не только провела с ними безмерное количество войн и войнушек, но и вынуждена была уступить им громадные собственные территории для расселения. Побережье Адриатики, Балканы, Эллада, Крит, значительные пространства в Малой Азии, даже участки в Сирии заселены ими. Если бы «роушькие письмена» были славянскими, образованный византийский книжник их узнал бы немедленно. После чего, естественно, ни к чему было уже создавать славянскую азбуку. Да и где, скажите, найдётся такой вменяемый учёный, который станет изобретать то, что уже кем-то создано? Он же не пиарщик в найме у владельцев этих неведомых «русских письмен», чтобы продвигать их продукцию в Болгарии, Моравии и среди прочих славян. Так что вновь любители безбрежного славянства оказываются не в ладу с логикой, когда заявляют, что Кирилл с Мефодием, дескать, лишь переписали то, что им открыл неведомый великий славянский грамотей в Крыму.
Точно так же Кирилл узнал бы письмена, если бы они были арабскими, тюркскими, латинскими и так далее. Эти языки неизбежно были ему знакомы, даже если бы он не умел на них говорить.
А отсюда — простое следствие. Раз этот выдающийся лингвист не сразу освоил русскую речь, а вынужден был применить приёмы лингвистической и грамматической аналитики, как в случае с языком еврейским, и молитву к Богу, как при изучении самаритянского диалекта, — следовательно, он не знал русского языка. В результате Константину Философу пришлось отдельно изучать «роушькие письмена», пользуясь текстами, знакомыми ему на родном языке.
Иными словами, русский язык — не греческий и не славянский. Во всяком случае, во времена Кирилла — иначе ему незачем было бы ломиться в открытую дверь и изобретать письменность, которая уже существовала.
Кого же не знала империя в IX веке?
Того или тех, с кем она не соприкасалась или соприкасалась мало.
Кто же это?
Это не франки и не другие пароды варварских германских королевств. Франки, готы, бургунды, лангобарды — с ними империя имела вполне знаменитые войны и вполне нормальные дипломатические отношения. Опа даже утверждала их королей и императоров. В какой-то мере это были «свои» народы.
А вот чужими и незнакомыми для Византии могли быть только пароды, жившие по ту сторону древнего римского лимеса. К тому же народы, с точки зрения Империи, не государственные — с кем она не вела дело. Исключая, понятное дело, хазар, венгров, печенегов — ибо с ними она дела вела.
А за этим исключением остаются для неё чужими и неизвестными только балты, финны и —
— и русы.
Ещё раз прочтём:
И обрет же ту Евангелие и Псалтирь роушькими письмены писано, и человека обрет глаголюща тою беседою.
Любой профессионал информационной деятельности знает: привлечение некоего понятия в текст, с этим понятием не связанный, — всегда не случайно. Поэтому «русский» здесь — очевидный отблеск истинной миссии Константина.
А вот ещё отблеск. В ходе беседы о мире и вере философ просит кагана:
«Дай мне сколько имеешь здесь пленников. Это мне больше всех даров», —
— после чего 200 пленников ему и отдали.
Откуда они здесь? И кто их ранее пленил? Ведь хазарский каган с греками не воевал. А вот русы…
1.3.6. Посол с агреманом и Евангелием
Да, а еще Кирилл «200 чадий» крестил. Неизвестно, правда, кто были эти «чадии». По тот же Фотий всего 7 лет спустя после нападения русов на Константинополь в своём послании восточным патриархам говорит следующее:
…даже для многих многократно знаменитый и всех оставляющий позади в свирепости и кровопролитии, тот самый так называемый народ Рос — те, кто, поработив живших окрест них и оттого чрезмерно возгордившись, подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне, однако, и они переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан… поставив в положение подданных и гостеприимцев вместо недавнего против нас грабежа и великого дерзновения. И при этом столь воспламенило их страстное стремление и рвение к вере… что приняли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием встречают христианские обряды.
В византийском «Жизнеописании императора Василия» середины X в. приводится даже сообщение о направлении в 70-х годах IX века на Русь греческого архиепископа патриархом Игнатием.
Вот как это выглядело, судя по данным Продолжателя Феофана:
Щедрыми раздачами золота, серебра и шелковых одеяний он склонил к соглашению неодолимый и безбожный народ росов, заключил с ними мирные договоры, убедил приобщиться к спасительному крещению и уговорил принять рукоположенного патриархом Игнатием архиепископа, который, явившись в их страну, стал любезен народу таким деянием.
Однажды князь этого племени собрал сходку их подданных и воссел впереди со своими старейшинами, кои более других по многолетней привычке были преданы суеверию, и стал рассуждать с ними о христианской и исконной вере. Позвали туда и иерея, только что к ним явившегося, и спросили его, что он им возвестит и чему собирается наставлять. А тот, протягивая священную книгу божественного Евангелия, возвестил им некоторые из чудес Спасителя и Бога нашего и поведал по Ветхому завету о чудотворных Божьих деяниях.
На это росы тут же ответили: «Если сами не узрим подобного, а особенно того, что рассказываешь ты о трёх отроках и печи, не поверим тебе и не откроем ушей речам твоим». А он, веря в истину Рекшего: «Если что попросите во имя моё, то сделаю» и «Верующий в меня, дела, которые творю я, и он сотворит и больше сих сотворит, когда оное должно свершиться не напоказ, а для спасения душ», сказал им: «Хотя и нельзя искушать Господа Бога, но если от души решили вы обратиться к Богу, просите, что хотите, и все полностью ради веры вашей совершит Бог, пусть мы жалки и ничтожны».
И попросили они бросить в разложенный ими костёр саму книгу веры христианской, божественное и святое Евангелие, и если останется она невредимой и неопалённой, то обратятся к Богу, им возглашаемому. После этих слов поднял иерей глаза и руки к Богу и рёк: «Прославь имя твоё, Иисус Христос, Бог наш в глазах всего этого племени», — и тут же метнул в пламя костра книгу святого Евангелия. Прошло немало времени, и когда погасло пламя, нашли святой том невредимым и нетронутым, никакого зла и ущерба от огня не потерпевшим, так что даже кисти запоров книги не попортились и не изменились. Увидели это варвары, поразились величию чуда и уже без сомнений приступили к крещению.
Не будем обсуждать физическую возможность подобного чуда. Важно отметить византийскую традицию описания данного процесса: русов очаровывало лишь чудо, на нём они ломались и превращались в агнцев. И в этой связи любопытны ещё несколько чудес, явленных в ту же $поху.