Вот, например, что рассказывает агиографический памятник «Житие Стефана Сурожского»:
По смерти же святаго мало лѣтъ миноу, прiиде рать великароусскаа изъ Новаграда князь Бравлинъ силенъ зѣло, плѣни отъ Корсоупя идо Корча, съ многою силою прiиде к Соурожу, за 10 дьiни бишася злѣ межоу себе. И по 10 дьнiй вниде Бравлинъ, силою изломивъ желѣзнаа врата, и вниде въ градъ, и земъ мечь свой. И вниде въ церковь въ святую Софiю, и разбивъ двери и вниде идѣже гробь святаго, а на rpoбѣ царьское одѣало и жемчюгь, и злато, и камень драгый, и кандила злата, и съсудовъ златыхъ много, все пограбиша. И в томъ часѣ разболкся, обратися лице его назадъ, и лежа пѣны точаше, възпи глаголя: «Великъ человѣкъ свять есть, ижезде, и оудари мя по лицу, и обратися лице мое назадъ». И рече князь боляромъ своимъ: «Обратите все назадъ, что осте взяли». Они же възвратиша все, и хотѣша и князя пояти оттуду. Князь же възпи, глаголя: «Не дѣите мене да лежу, изламати бо мя хощеть единъ старъ свять моужь, притисну мя, и душа ми изити хощеть». И рече имъ: «Скоро выженѣте рать изъ града сего, да не възметь ничтоже рать». И излѣзе изъ града, и еще не въетаняше, дондеже пакы рече князь боляромъ: «Сiи възвратите все, елико пограбихомъ священный съсоуды церковный и Корсоуни и в Керчи и вездѣ. И принесите cѣмo все, и положите на гробѣ Стсфановѣ». Они же възвратиша все, и ничтоже ceбѣ на оставиша, но все принссоша и положиша при гробѣ святаго Стефана. И пакы въ ужасѣ, рече святый Стефанъ къ князю: «Аще не крестишися въ церкви моей, не възвратишися и не изыдеши отсюдоу». И възпи князь глаголя: «Да прiидоуть попове и крестят мя, аще въстану и лице мое обратится, крещуся». I прiидоша полове, и Филареть архiепископъ, и молитву сътвориша надъ княземъ. И крестиша его въ имя Отца и Сына и Святаго Духа. И обратися лице его пакы. Крестиша же ся и боляре вси, но еще шiа его боляше. Попове же рекоша князю: «Обещайся Богоу, елико отъ Корсуня до Корча что еси взялъ плѣнникы моужи и жены и дѣти, повели възвратити вся». Тогда князь повелѣ всѣмъ своимъ вся отпустиша кождо въ своясiи. За недѣлю же не изиде изъ церкви, донелиже даръ даде великъ святомоу Стефану, иградъ, и люди, и поповъ почтивъ отьиде. Ито слышавше инiи ратнiи и не cмѣaxy наити, аще ли кто наидяше, то посрамленъ отхождааше.
Суть дела понятна, а обстоятельства таковы.
Стефан Сурожский был епископом Сугдси, которая в древнерусской традиции называлась Сурожем, а ныне это наш симпатичный город Судак. Считается, что он родился в 700–710 годах. В уже пожилом возрасте участвовал в VII Вселенском (или 2-м Никейском) соборе, где «отменялось» иконоборчество. Последнее важно, ибо само «Житие» посвящено в основном как раз тому, как стойко Стефан боролся за иконы и за их почитание.
Умер святой около 787–790 гг., после чего его мощи поместили на алтаре храма Св. Софии в Суроже.
По мнению первого публикатора и исследователя этого текста В. Г. Василевского, начальное житие было создано практически тогда же — на рубеже VIII–IX вв. Следовательно, нападение Бравлина можно датировать временем от 790-го до максимум 800 года.
И вот тут мы попадаем в первую ловушку: никакого Новгорода тогда не существовало даже в проекте. Следовательно, речь идёт о каком-то другом городе. Под ним многие исследователи понимают Неаполь Крымский, бывшую столицу бывших скифов, чьи развалины сегодня находятся возле Симферополя. Но это утешение для бедных энтузиастов. Ибо Неаполя Скифского УЖЕ не существовало — его разрушили готы ещё в III веке.
Вторая ловушка заключается в том, что имя Бравлин до сих пор так и не получило надёжной этимологизации. Строго говоря, нам неизвестно, кто это такой, и в истории он больше никогда не всплывает. За исключением, правда, одного смутного намёка:
Иже и преже Рюрикова пришествия в словенскую землю, не худа бяша держава словенского языка; воинствоваху бо и тогда на многие страны, на Селунский град и на Херсон и на прочих тамо, якоже свидетельствует нечто мало от части в чудесах великомученика Дмитрия и святого архиепископа Стефана Сурожского.
Прозвучал сей намёк в так называемой «Степенной книге» XVI века, то сеть того времени, когда царь Иоанн IV Грозный начал обосновывать древность своего рода и его восхождение еще к римским цезарям. Прелюбопытно в этой связи, что и русская редакция «Жития Стефана Сурожского» возникает… ага, в XVI веке! Правда, подразумевается, что в основе рассказа лежит текст XV века, но принципиально это дела не меняет. Дедушка Иоанна Грозного, тоже Иоанн Грозный, только по номеру на единичку мспыпий, сам активно занимался созданием не только повой империи, но и сё истории. Это ведь при нём вместе с племянницей последнего византийского императора Константина XI Палеолога, ставшей в ноябре 1472 года женой великого князя, Русь заодно перехватила и идеологическое наследство Византийской империи. Двуглавый орёл, «Третий Рим», звание царя вместо великого князя — это всё тогда. Болес чем вероятно, что тогда же на Русь попало и «Житие Стефана Сурожского». В греческом оригинале.
В котором… — догадаетесь?
Да. В греческом оригинале никакого князя Бравлина не упоминается..
Наконец, третья ловушка находится в самом тексте. Болезненные приключения лишённого законной добычи Бравлина очень сильно напоминают другие. Которые, по забавному совпадению, устраивает другому русскому вождю другой святой покойник — Георгий Амастридский…
Это был в высшей степени благочестивый человек, который родился около 750–760 гг., а скончал дни свои примерно в 802–807 гг. Сын уже престарелых родителей, он весьма прилежно учился, затем некоторое время подвизался в отшельничестве в пещере на вершине Лфиосирикийской горы. Когда подвижническая слава его стала велика, он был избран епископом Амастриды. Приэтом говорят, послы от города, услышав первоначальный отказ от такой чести, насильно вытащили святого из пещеры и увезли занимать кафедру.
Там он совершил много достойных дел. В частности, спас город от захвата арабами, когда с молитвой обошел городские стены и обеспечил их неприступность. И этот эпизод тоже важен, ибо опять мучительно напоминает нечто подобное…
А уже после мирной кончины заслуженного святого на его город напали некие «росы»:
Было нашествие варваров, росов — народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия. Зверские нравами, бесчеловечные делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чём другом, что свойственно людям, не находя такого удовольствия, как в смертоубийстве, они — этот губительный и на деле, и по имени народ, — начав разорение от Пропонтиды и посетив прочее побережье, достигнул наконец и до отечества святого, посекая нещадно всякий пол и всякий возраст, не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев, но противу всех одинаково вооружая смертоубийственную руку и спеша везде пронести гибель, сколько на это у них было силы. Храмы ниспровергаются, святыни оскверняются: на месте их алтари, беззаконные возлияния и жертвы, то древнее таврическое избиение иностранцев, у них сохраняющее силу. Убийство девиц, мужей и жён; и не было никого помогающего, никого, готового противостоять…
А вот далее и происходит нечто, до боли напоминающее страдания несчастного Бравлина. Согласно «Житию», росы тоже попытались вскрыть гроб святого. Правда, на сей раз у главного богохульника не лицо перевернулось, а руки отнялись. Ошарашенные таким нарушением законов природы варвары запаниковали, но тут местный христианин посоветовал им обратиться к христианскому богу. И как только росы почтили оного, их руки обрели подвижность.
Почему беспомощностью врагов не воспользовались ромеи, дабы порубить их тут же в капусту, не сообщается.