Действительно, что логичнее — напрячься на последнем пороге? Есть другой вариант того же значения — не менее подходящий:
напрѧзати — натягивать, протягивать, направлять.
«Напряги-натяни-направь!» — кричат друг другу корабелы перед последним порогом.
Ну что же, прошли пороги. И теперь у нас появляется относительно непротиворечивое толкование славянской части императорского «путеводителя»:
Вывода можно сделать два.
Мы примерно представляем, на каком языке разговаривают славяне. И в состоянии понять — хотя бы приблизительно — слова из древнеславянского языка. Может, сразу и не идентифицируем «гудьбу» как «музыку», но в контексте непременно обнаружим, что да — гудеть же!
И в этом смысле Островунипрах, Вулнипрах, Веручи, Напрези нам если и не совсем понятны, то свои.
Пусть на уровне подсознания, но мы их понимаем.
Поэтому первый вывод — в том, что мы понимаем славянские названия порогов, приведённые Константином Багрянородным! Через искажения, через ошибочные толкования, через работу со словарём — но понимаем.
А вот второй вывод…
Славяноязычному понятны такие слова: Улворси, Аифор, Варуфорос?
Не буду вежественно говорить: вряд ли. Скажу четко и прямо: нет. Если вы не осетин и не тов. Брайчевский — они вам непонятны. Аж колются — настолько чужие!
А между тем, согласно Константину Багрянородному, это как раз самые что ни на есть русские слова!
И вот это и есть второй вывод.
Мы не понимаем по-русски!
2.3.3. Что мы поймём по-русски?
Прежде чем поискать ответ на этот вопрос, давайте почитаем, что там написал византийский император по поводу русов и русских названий днепровских порогов. И так как у нас нет оснований полагать, что в инструкции своему сыну он злонамеренно исказил росские названия больше, нежели славянские, то и анализировать мы их будем по той же методике.
Впрочем, нам теперь легче. Мы уже убедились в том, что текст понятен — по-славянски. А что он не понятен по-русски — значит, мы просто языка русского не понимаем. Как это ни парадоксально для русских. Но ничего не поделаешь — простая логика. Как бы кто ни назвал непонятный нам язык — это всего лишь непонятный язык.
Который надо сделать понятным.
Что ж, для этого у нас есть несколько русских слов — тех изначальных, на которых говорили древние русы. И которые забыли мы, будучи в большинстве своём славянами, чьи предки говорили по-славянски.
С чем их связать, эти не наши русские слова? Точнее, с кем?
Логично было бы начать с тех людей, которые ходят через пороги. Ведь это их лексикон.
Как мы уже знаем из текста Багрянородного, в его годы через пороги ходили русы и славяне. Для чистоты исследования можно представить себе ещё печенегов — ода по порогам шарили, грабя проходящие суда. Да, пе будем и мелочиться: добавим в рассмотрение пресловутых осетин Брайлевского.
Со славянами проще всего: с их названиями мы уже разобрались, а сам факт их хождения через пороги и проживания возле них сомнений пе вызывает.
С печенегами тоже несложно — византийский император оставил нам несколько слов и из их языка:
Да будет ведомо, что вся Пачинакия делится на восемь фем, имея столько же великих архонтов. А фемы таковы: название первой фемы Иртим, второй — Цур, третьей — Гила, четвертой — Кулпеи, пятой — Харавои, шестой — Талмат, седьмой — Хопон, восьмой — Цопон. Во времена же в какие пачинакиты были изгнаны из своей страны, они имели архонтами в феме Иртим Ваицу, в Цуре — Ку ела, в Гиле — Куркутэ, в Кулпеи — Ипаоса, в Харавои — Каидума, в феме Талмат — Косту, в Хопоне — Гиаци, а в феме Цопон — Батана. /206/
При том, что искажения император допускает и здесь, не надо быть филологом, чтобы увидеть: мы имеем дело с одним из тюркских языков. И не надо быть лингвистом, чтобы увидеть, что печенежские слова ничего общего не имеют с русскими.
Итак, печенеги отпадают. Тогда, может быть, осетины? Ведь Брайлевский как раз толкует росское название четвёртого порога — Лйфор — через осетинский язык:
Осет. Ajk — «яйцо» (имеющее, впрочем, общеиндоевропейский характер) — довольно точно фиксирует наличие гнездовий, что подчёркивается и Порфирогенетом. Вторая основа — осет. fars (*fоrs — «бок», «ребро», «порог», то есть вместе: «порог гнездовий»). Впрочем, возможен другой вариант для второй основы — от осет. farm (в архетипе — общеиран. *раrnа) — «крыло».
Эта логика мне недоступна. Например, какой такой «порог гнездовий» образуют «яйцо» + «бок»? Или яйцо и ребро? И даже яйцо и порог? Яичный порог? Пороговые яйца?
Ну и яйцо, фиксирующее наличие гнездовий, — это, конечно, на редкость… логично.
Но дело даже не в моей логике — ну, не хватает воображения, что тут поделаешь. Но всё равно возникает вопрос: при чём тут осетинский язык?
Забавно, но именно по Айфору мы находим информацию в другом, не зависимом от текста Багрянородного источнике. А именно — на по меньшей мере двух памятных камнях, что в массовом порядке возводили скандинавы у себя дома по погибшим родственникам или друзьям.
На одном из таких камней из местечка Пильгорд (Pilgard) на острове Готланд мы читаем:
biarfaa. statu, sis — stain//hakbiam. brubr//rubuisl. austain. imuar// isafa. stain-, stata. aft. rafa//sub furi. ru-staini. kuamu // uiti aifur. uifil// — ub urn /554/
Это означает следующее:
Ярко окрашенные установлены эти камни: Хёгбъярн и его брат Хродвисл, Эйстейн и Эймунд вместе установили эти камни по Хравну к югу от Ровстейна. Они добрались вплоть до Айфора. Вифилъ дал приказание. /282/
Рунический камень (Цит. no: 282)
Это в переводе замечательной нашей исследовательницы этой темы Е. Л. Мельниковой. Я бы перевел несколько иначе, но тонкости толкований нам здесь не важны. Важно, что осетины Эйстейн и Эймунд поставили на Готланде памятник осетину Хравну, который побывал на Айфоре по приказу осетина Вифиля.
Айфор упоминается и ещё на одном руническом камне XI века:
liutr. sturimabr. riti. Stain, binsa. aftir. sunu. sina. sa hit. aki. Simsut ifurs. sturbi. -nari. // kuam. //. hn krik. //. hajnir. haima tu. //… -mu-… kar//… iuk ru-a… /554/
To есть:
Льот, кормчий, воздвиг этот камень по своим сыновьям. Звали Аки того, который посетил Айфор (или: который погиб вдали [от дома]). Вел корабль // приплыл // он в греческую // гавань. Умер дома//… //… высек руны.
Могли ли скандинавы пользоваться осетинскими названиями порогов, упоминая их на памятных камнях по своим родственникам? Могли, отчего нет. Говорим же мы «поехал в Берлин», упоминая тем самым немецкий топоним.
Да, но тогда возникает закономерный вопрос: а с чего бы скандинавам так делать? Что, у кормчего Льота слов в собственном языке не хватало, чтобы как-нибудь обозвать камни, торчащие из воды? Он слетал во Кавказ, поспрашивал там у стариков насчёт порогов, узнал с облегчением, как по-осетински эти камни обозначаются, и с удовлетворением воздвиг камень с соответствующей надписью по бедняге Аки, что загнулся возле Айфора, так, что ли?