Затем примерно с этого же направления, но в XI веке, с верховьев Днепра в Волго-Клязьминское междуречье двинулись смоленские кривини. После этого ареал бытования голяди сократился до района между Рузой, Сходней и Воскресенском. Затем их сократили до нуля.
Кривичи же стали локализоваться в верховьях Ламы, на Истре, на левом берегу Рузы, а также охватили нынешнюю Москву с востока, по междуречью Москвы-реки и Клязьмы до Оки. В общем, кто варит атом в Электростали и хрусталь в Гусь-Хрустальном, — корнями от кривичей растут.
Вместе со «вторыми» кривичами — ну, чуть позже — на несчастную голядь с юга насели вятичи. До Подмосковья они доходят лишь со второй половине XII века, по в целом остаются по ту сторону Оки до Угры.
Таким образом, мы видим, что славяне приблизились к интересующим нас местам двумя языками, с севера и с юга, но дальше не прошли. И территория —
— от места впадения реки Которосли в Волгу до Плещеева озера —
— так и осталась под мерею. Повторюсь — в то время, время образования Сарского поселения. О чем и свидетельствует приведённая выше карта распределения типичных мерянских вещей из книги «Археология СССР. Финно-угры и балты в эпоху средневековья».
Кстати, специалисты по угро-финским языкам внятной угро-финской этимологии для Ростова также не показывают.
Зато Ростов из древнесеверного очень просто восстанавливается. Особенно если обратить внимание на то, как его имя даётся в записанной между 1265 и 1275 годами «Саге об Одде Стреле», одной из немногих, в которой Руси уделяется относительно большое внимание. Вплоть до того, что подозревается, будто в образе главного героя отражены приключения русского великого князя Олега. Который Вещий. Так вот, в этой саге Ростов передаётся как
— Ráðstofa.
Что прямо-таки вышибает слёзы:
Ráð — совет, решение, stof-a — помещение, дом.
Дом Советов, словом.
На самом деле это так здорово, что не может быть правдой. Скорее всего, тут та самая «народная этимология», которой лингвисты пугают своих деток. Осмысление неких звуков чужого языка на языке собственном. Тем более во времена, когда вполне себе славяноязычный Ростов цвёл и пах.
А могло ли это имя иметь в своём составе слово «дом» по-скандинавски, раз уж там жили скандинавы? Например,
— Roðr-stofa — Дом гребцов.
А если при этом склонить свой ум к гипотезе, что само слово «русь» произошло от этого Roðr — «гребцы», то перед нами и вовсе открывается блистательное «Дом руси»!
И главное — всё это возможно! Не противоречит, как говорится.
Противоречит только одному — мере. Не племени, а норме. А мере и норме отвечает одно очень простое понятие из древнесеверного:
rasta — «место стоянки, отдыха».
По Германии эти «ростовы» и сегодня вдоль всех автобанов понатыканы. Называются только чуть иначе: Rasthof (а звучит-то! — чистый «растов»!) — «постоялый двор»;
Но и это — предположение. А доказать, как только что было отмечено, можно только два факта: славяне пришли к Сарскому поселению, когда оно уже имело имя, и — что скандинавское название пришло к нам из почти художественных произведений, из времён, когда Ростов был славяноязычным русским княжеством и из третьих-пятых-сотых уст.
Но из этого можно зато сделать интересный вывод: скандинавские названия для русских городов не только нормальны, но и отражают взаимосмешивания и взаимовлияния скандинавских и славянских языков. И мы ещё увидим, какое это значение имело для формирования русского народа.
А что у нас с другими городами из скандинавских саг?
Больше всего древнерусских городов — 8 — названо в так называемой «Книге Хаука» исландца Хаука Эрлендссона:
I þui riki er þal, er Ruzcia heitir, þat kollum ver Garðariki. Þar его þessir hofuð garðar: Moramar, Rostofa, Surdalar, Holmgarðr, Symes, Gaðar, Palteskia, Kœnugarðr.
В том государстве есть [часть], которая называется Руссия, мы называем ее Гардарики. Там такие главные города: Морамар, Ростова, Сурдалар, Хольмгард, Сюрнес, Гадар, Палтескья, Кэнугард.
Всего же в сагах можно встретить 12 названий:
Hólmgarðr, Aldeigjuborg, Kœnugarðr, Pallteskja, Smaleskia, Súrdalar, Móramar, Rostofa, Sýmes, Gaðar, Álaborg, Danparstaðir.
То есть появляется ещё Ладога, Смоленск, Алаборг и неизвестная Даннарстадир. По поводу последней есть мнение: это ещё от готов оставшаяся Стоянка-на-Днепре. Во всяком случае, какая-то готская крепость с таким названием тут была. Если взять чуть шире, то staði-r — это что-то вроде стоянки со складом, торговой точки, хранилища…
По возьмём Смоленск. Просто потому, что возле него — ещё один крупный, если не крупнейший, вик. То самое Гнёздово.
В сагах он — Smalеskia. Даёт ли нам это что-нибудь разумное?
Ну, во-первых, суффикс. Такой же, как у Pallteskja. И происхождение попятно — от славянского «-ск». Поскольку Pallteskja — прозрачно от «Полоцк», то и Смоленск в этом смысле сомнений не вызывает — взято от местного наименования. Наяривать версии со smal-I — «маленький» смысла нет. Главное — всё то же: откуда бы скандинавы ни взяли топоним, он был для них вполне понятен и продуктивен.
А вот Kænugarðr, в отличие от мнения многих о том, что также взят с местного наречия, куда проще и логичнее объясняется из древне-северного. Даже великая Т. Джаксон, пытаясь найти в этом топониме Киев, вынуждена делать допущение «Кыян»:
Общепринятым можно теперь считать мнение, что прототипом для Kœnugarðr послужил *Кыян(ов) ъ-городъ — былинный вариант топонима Кыевъ, восходящий к древнему наименованию Киева, бытовавшему в устной речи. /116/
А вот я позволю себе не следовать общепринятому мнению. Сомневаюсь, чтобы скандинавы были такими уж сильными знатоками и ценителями русских былин, чтобы донести не самый важный для себя топоним аж до Исландии, где записывались их саги. А уж о том, что в древности бытовало в устной речи, мы и вовсе судить можем крайне поверхностно. Не Новгород, чай, берестяных грамот фактически нет.
Так что чем делать такие квази-конъектуры, мы лучше заглянем в древнесеверпый. И сразу увидим там слово kán-a — «маленькая лодка». Или — согласимся с Т. Джаксон же — kœna, «лодка особого вида». И спросим: что же это за особые лодки такие — для мореходов-то скандинавов? Не вот эти ли? —
— приходящие из внешней Росии… моноксилы… спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава, называемой Самватас.
Очень похожую картину описал на основании археологических данных выдающийся русский археолог Г. С. Лебедев:
В начале Х в. в северной части зоны киевского градообразования, несколько в стороне от основного ядра памятников, на Лысой горе, формируется особый торгово-ремесленный центр, с городищем и примыкающими к нему курганными кладбищами. Есть здесь и погребения скандинавского облика, с ранними формами мечей типа Е иИ[№> 117, 116], фибулами ЯП 51 и ЯП 52 [№ 124,125], датирующиеся началом — серединой X в.