У всех этих бугров есть общие сходные черты: все они одной крутой стеной обрываются в Волгу, а от соседних возвышенностей отделяются глубокими ущельями. Недалеко от д. Банновки, между с. Золотым (Саратовской губ.) и устьем Большого Еруслана, обрыв на Волге носит название Бугра Стеньки Разина. Народ показывает в бугре яму, где была у Стеньки своя канцелярия. — Костей в ней много находят, — добавляют рассказчики. По преданию, Стенька долго жил на этом бугре, жилье у него было богатое: все дорогим бархатом обито, а на самом шихане кресло стояло с насечкой из кости слоновой; с него он суда высматривал и расправу чинил. Только платком, бывало, махнет, — судно сейчас, что надо, и высылает. Большой клад в бугре зарыт, только взять его до сих пор никто не может, а один человек не так давно пропал через него. Вот как дело было:
Заночевало у Стенькина бугра судно. Один бурлак стал у товарищей спрашивать, согласен ли кто с ним идти на бугор — посмотреть, что там есть. Сыскался охотник, пошел. А бурлак-то был из дошлых, хотелось ему клад добыть. Вышел с товарищем на берег, да и говорит ему: — Молчи, знай, что бы тебе ни померещилось. Ну, ладно. Влезли на самую вершину, видят: яма не яма, а словно погреб какой, с дверью. Спустились туда — в землянку попали. В переднем углу пред иконой лампадка горит, и так хорошо устлана землянка, что не вышел бы из нее. Посередине гроб стоит; на гробу три железных обруча, а рядом молоток большой лежит да пучок прутьев железных. А по степам чего только нет: и бочки с серебром, и бочки с золотом; камней разных, золота, посуды сколько!.. И все как жар горит.
Помолились бурлаки иконе, и дока поднял молот и сбил обручи с гроба долой. Крышка у гроба отскочила, вышла девушка-раскрасавица и спрашивает: — Чего вам, молодцы, надо? Берите всего, чего хотите! Красавица эта была Маришка-безбожница. Дока, ни слова не говоря, схватил железные прутья и давай ее полосовать что есть силы. Товарища даже жалость взяла: — Что ты, — говорит, — делаешь? Побойся Бога! Только он эти слова сказал, как в ту же минуту все пропало; подняло его невидимой силой и вынесло наверх. Нет ни ямы, нет ни двери, только слышал из-под земли, как крикнул кто-то «девятого!». Клад был заклят на много человечьих голов. От страха бурлак обеспамятел, через силу сполз со Стенькина бугра и три года немым был после этой оказии. С той поры не выискивалось охотников клад добывать: кто его знает, на сколько он голов положен.
Выше Камышина, верст за сорок, показывают бугорок Стеньки Разина, а верст на восемь выше слободки Даниловки лежит ущелье Стенькина тюрьма; в старые годы, говорят, оно было окружено таким густым лесом, такой чащей, что пленному выйти некуда было, оставалось только кинуться в воду.
Ниже Камышина, возле Караваинки и у Дубового посада, стоит еще по бугру, и они — Стенькины. Весной в глубокие ущелья первого из них заливается полая вода, и бугор высится над рекой, как скалистый остров.
И Уракову гору укажут вам недалеко от колонии Добринки. Это высокий, сажень в семьдесят, бугор, из которого убитый Стенькой Ураков, говорит предание, еще семь лет после смерти кричал зычным голосом, проходившим но Волге, судам: — При-во-ра-чи-вай! Где только не жил Стенька, — но рассказам! Пещеру его показывают и в Жигулях; толкуют про подземный ход в несколько сажень, вырытый им. Про Стенькины ходы говорят и в Симбирске. Народ помнит про своего неумирающего атамана, и ни о ком здесь нет столько преданий, как об этом удалом разбойнике — чародее-богатыре.
Стенькина трубка
За Волгой на Синих горах, при самой дороге, трубка Стенькина лежит. Кто ту трубку покурит, станет заговоренный, и клады все ему дадутся, и все будет словно сам он — Стенька. Только такого смелого человека не выискивается до сих пор.
ПУГАЧЁВ
Пугачёв в Алатыре
Прижизненный портрет Е. И. Пугачева
Взяв г. Алатырь, Пугачев торжественно въехал в город, с вострой саблей в правой руке, богато наряженный и окруженный многочисленной свитой. Духовенство всем собором встретило его с иконами и хоругвями у городской заставы. Со всех церквей лился колокольный звон. Приняв от именитых горожан хлеб-соль, Пугачев направился к главному храму, — отслужили благодарственный молебен за здравие и спасение государя и громогласно возгласили многолетие царю Петру Федоровичу. Затем дьякон прочитал с амвона манифест высочайший православным христианам, — и началась поголовная присяга жителей на подданство императору, а не царице.
В это время Пугачёв отрядил молодцов разбить винный подвал и угощать парод за царский счет.
— Пейте — говорит, — детушки, за царское здоровье, на радостях, до отвала!
Вместе с посланцами много прибежало складчиков из горожан, живо разбили казенный подвал и выкатили бочки; чтобы скорее достать вина, они начали выбивать дно поленьями: как хлопнут по бочке, так и потечет вино под гору к реке Суре. Ручьями текло вино, а все охотники до выпивки подставляли шапки, черпали его под горой и пили вдоволь, сколько душа примет. После всеобщей попойки разбрелся народ по всем окрестным селам и забунтовал от имени царского.
Когда происходило это угощение войска и населения местного, Пугачев потребовал к себе храброго наместника г. Алатыря Бердо.
— Как ты смел: не пускать царя Петра Федоровича в свой город, который ему достался по наследству от блаженных предков? — закричал при народе самозванец.
— Царя Петра III нет в живых, — отвечал храбрый Бердо, — а управляет теперь русским государством его супруга, императрица Екатерина II.
— Значит, ты веруешь и повинуешься бабе, подчиняешься боярским прихотям. Бояре завладели царицей совсем, — и ты за ними! Ребята, он непригоден нам, пустите его рыбу ловить. — Разумеется, казаки тотчас увели наместника и утопили в Суре-реке.
Недалеко от этой речки в Алатыре показывают курган, в котором похоронены, как говорят, защитники города и убитые, при взятии его, Пугачёвым.
Пугачёв человек был добрый. Разобидел ты его, пошел против него баталией… на баталии тебя в полон взяли; поклонился ты ему, Пугачёву, все вины тебе отпущены, и помину нет! Сейчас тебя, коли ты солдат, а солдаты тогда, как девки, косы носили, — сейчас тебя, друга милого, по-казацки в кружок подрежут, и стал ты им за товарища. Добрый был человек: видит, кому нужда, сейчас из казны своей денег велит выдать, а едет по улице — и направо, и палево пригоршнями деньги в народ бросает… Придет в избу, иконам помолится старым крестом, там поклонится хозяину, а после сядет за стол. Станет пить — за каждым стаканчиком перекрестится! Как ни пьян, а перекрестится! Только хмелем зашибался крепко!
Ну а кто пойдет супротив его… Тогда что: кивнет своим — те башку долой, те и уберут! А когда на площади или на улице суд творил, там голов не рубили, там кто какую грубость или супротивность окажет, — тех вешали на площади тут же. Еще Пугач не выходил из избы суд творить, а уж виселица давно стоит. Кто к нему пристанет, ежели не казак — по-казацки стричь; а коли супротив него — тому петлю на шею! Только глазом мигнет, молодцы у него приученные… глядишь, уж согрубитель ногами дрыгает…