Постоянно общаясь с огромным числом эмигрантов в своей стране, американцы привыкли к грамматическим погрешностям и плохому произношению иностранцев, но малотерпимы к ошибкам, связанным с незнанием местной культуры и общепринятого этикета. Когда приезжий из России спрашивает кого-нибудь из своих американских приятелей об общем знакомом Did he earn very much money? («Он много заработал?») вместо Did he make a lot of money?, он употребляет неверный глагол, а также наречие с прилагательным, обозначающим количество. Но его главная беда не в этом. Услышав подобный вопрос, едва ли не каждый американец задумается: «Почему он спрашивает, как много зарабатывает наш общий знакомый? Какое ему до этого дело?» Если в США вас почему-либо интересует финансовое положение того или иного человека, гораздо лучше спросить: Did he do all right for himself? / Did he come out all right? или, еще проще, Did he do well? Прямой вопрос о заработке в Америке задавать не принято, а человек, поставивший этот вопрос неграмотно, совершает сразу две ошибки — грамматическую и поведенческую.
Подобные лингвокультурологические ошибки, к сожалению, нередки в Штатах. Гости из России обычно не знают, как обратиться в ресторане к официанту, и просят его: Bring mе soup! Услышав просьбу, изложенную в такой форме, американец, вероятнее всего подумает, не столько о том, что посетитель ресторана недостаточно знает английский язык, сколько о том, что у него неправильные представления об этикете. Реакция любого американца в таких случаях оказывается, как правило, однозначной и выражается им про себя или очень редко вслух: Boy, is he rude! («Боже! Как он дурно воспитан!»). На мой взгляд, это вполне оправданно, так как просьба гостя к официанту и по стилю, и по смыслу звучала для американского уха весьма резко.
Как ни странно, но русский, хорошо владеющий английским языком, рискует прослыть человеком невоспитанным гораздо чаще, чем тот, кто знает этот язык не очень хорошо. Эвел Экономакис, автор книги «Какие мы разные!», изданной в Санкт-Петербурге, писал: «Чем лучше говорит на каком-то языке человек, тем более странным выглядит его не согласующееся с этим языком поведение» [26]. Наблюдение Экономакиса, верное и в отношении выходцев из России, является парадоксом так называемого когнитивного диссонанса, когда человек осознает несоответствие между своим поведением и поведением окружающих в чужой культуре [27].
Говорят, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Хотя сегодня нормы этикета в Штатах стали гораздо менее строгими и формальными, чем 30—40 лет тому назад, а общение между людьми значительно упростилось, тем не менее самым разным приезжим приходится решать двуединую задачу. Чтобы правильно говорить по-английски, они должны знать не только слова, но и поведенческие нормы. Выполнение этой задачи, однако, чревато и своими издержками, потому что американцы подчас предъявляют завышенные требования к иностранцам. Чем лучше новоприезжий владеет английским, тем больше от него ожидают знания правил приличия в США, не принимая во внимание, что культура и этикет той страны, из которой он прибыл, а значит и его собственные, были совсем другими на протяжении всей его жизни. Разве может быстро и радикально измениться взрослый человек, даже если ему этого хочется?!
И еще о нескольких специфических русских проблемах в английской речи, тесно переплетенных с культурологией. В результате насаждения марксистской идеологии и изоляции Советского Союза от западного мира многие философские и политические понятия и термины его бывших граждан резко отличаются от того, что есть в интеллектуальном багаже образованных людей США. Для американского ученого «теория познания» — epistemology, а не theory of cognition, а «политика» подразумевает и политическую деятельность (politics) и политический курс (policy). То же самое, хотя и в меньшей мере, относится к конкретным реалиям, у которых нет прямых эквивалентов в другой культуре. К примеру, «вид на жительство» или «ЗАГС» в русском языке и английские слова Metrocard, golden parachute или country fair, не поддаются буквальному переводу. Хотя эти понятия можно довольно ясно и точно описать для иноговорящего, они нередко рассматриваются начинающими русскими переводчиками в качестве каких-то мистических «непереводимостей» [28].
И последнее — о невербальном языке, составляющем очень важную часть лингвокультурного багажа. Это — жесты, движения тела, паузы, или умолчания, короче, все, что подчас создает довольно высокие барьеры для русского человека, говорящего по-английски. Чтобы найти соответствия бессловесному языку своих американских собеседников, такой человек порой вынужден становиться мимическим актером, который способен понимать чужие гримасы, одновременно меняя свои. Что и говорить, распознать незнакомые жесты иностранцев, так же как и семантику их слов, — задача совсем не легкая. Но ее решение является единственным способом научиться безошибочно говорить по-английски, не расходясь с контекстом культуры даже тогда, когда он создает большие и сложные проблемы. Как откровенно признался один американский бизнесмен: «Иностранным языком овладеть можно. Спотыкаешься всегда о культуру» [29].
Exercises
1. Answer the following questions in English:
2. Translate into Russian:
3. Translate into English:
27
См. также О. А. Леонтович, Русские и американцы: парадоксы бескультурного общения (Волгоград: Перемена, 2002), стр. 262-263.
28
Русская эмигрантка, филолог и профессор Гарвардского университета Светлана Бойм в своей книге
29
Carol E. Fixman, “The Foreign Language Needs of US-based Corporations”,