Показательный образец «лирического» стиля раннего Ремизова — этюд, навеянный впечатлениями от врубелевского «Демона» (картины Врубеля «Демон поверженный» и «Демон сидящий» экспонировались в Москве на художественной выставке «Мира Искусства», открытой 16 ноября 1902 г.)[377]. Потрясенный врубелевским образом и выраженной в нем трагедией человеческого духа, Ремизов попытался воссоздать в словесной форме некий эмоциональный и смысловой эквивалент миру врубелевских красок, каким он его чувствовал и понимал. Собственная боль и подлинные переживания пробиваются здесь у Ремизова сквозь толщу надрывно-экспрессивной фразеологии, заимствованной у Пшибышевского. Литературные опыты подобного рода либо остались в рукописи, либо затеряны в периодике начала века, сам автор если и печатал их впоследствии, то в кардинально переработанном виде, поэтому, чтобы отчетливее представить себе доминирующую стилевую манеру Ремизова в начальный период его творчества, приведем «Демона» целиком[378].
Демон
(к картине Врубеля)
Ночь волнистою, темною, душною грудью мира коснулась,
лики земные дыханием тусклым покрыла.
Здания спящие, башни зорко-томящихся тюрем, дворцов
и скитов безгрезною, бледною тишью завеяны.
Не услышат, не пронзятся стуком сердца моего.
Оно бьется, оно рвется, оно стонет.
Не услышат…
В оковах забот люди застыли, в кошмарах задыхаясь нужды, нищеты.
И ржавое звяканье тесных молитв завистливых
скорбно ползет дымом ненастным по крышам.
А судьба могилы уж роет и люльки готовит и золото
сыплет и золото грабит.
Не услышат, не пронзятся стуком сердца моего.
Оно бьется, оно рвется, оно стонет.
Не услышат…
* * *
Полночь прошла.
Изнемогая в предутреннем свете, время устало несется.
Мне же, незримому здесь в этот час, жутко и холодно,
жутко и холодно.
Отчего не могу я молиться родному и равному, но из царства иного?
Царство мое — одиночество — одиночнее, глубже.
Люди и дети и звери мимо проходят, мимо с проклятьем и страхом.
Я в волны бросится, в волны речные, земные.
Ты мне скажи, ты не забыла, ты сохранила
образ мой странный и зов мой, зов в поцелуе?
Да, сохранила, я знаю…
И ушла с плачем глухим в смелом сердце своем.
А мое разрывалось…
Так в страсти, любви к страсти, любви прикасаясь, — я
отравляю.
Даже и тут одинок: слышу тоску и измену и холод
в редких и долгих лобзаньях.
А сердце мое разрывалось.
вернуться
См. письмо Ремизова к П. Е. Щеголеву от 18 ноября 1902 г. (Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1995 год. С. 158–159).
вернуться
Беловая рукопись «Демона» сохранилась в архиве П. Е. Щеголева (ИРЛИ. Ф. 627. Оп. 2. Ед. хр. 69. Л. 1–3).