СЕВЕРНЫЕ БЫЛИНЫ
И ЮЖНЫЕ ПЕВЦЫ
На Севере, особенно в Олонецкой губернии, ученые искали «Сказителей», записывали их былины и собрали великолепный материал, но на Юге таких ученых не было. Вернее, они были, но, будучи людьми «городской культуры», в деревню ездили только, чтоб отдохнуть, да и то поближе к городу, где были дачи. Таким образом, существование певцов от них ускользнуло, а то, что удалось отметить нам, крохи по сравнению с богатейшим репертуаром, погибшим вместе с крестьянством Юга в годы революции. Во всяком случае, то, что удалось собрать профессору Эварницкому в Екатеринославе, еще не представляет полностью песен рельщиков. Музей, бывший в этом городе, был, главным образом, этническим, и была в нем тенденция скорее «украинско-сепаратистская». Сам профессор впоследствии стал себя величать «Дворницким» и перешел к «сепаратистам». Мы повторяем, певцы Юга Руси не были особым предметом и объектом изучения, как и их песни. Нам кажется, что мы впервые поднимаем эту тему. Только необычайная память наша да любовь к прошлому Руси, привитая нам родителями с детства, явились причиной того, что мы взялись за темы «Прошлое русов» и «Язычество и ведизм». Фольклор, конечно, есть драгоценный сосуд, из которого черпает история, а также и искусство. Как видно из наших книг, из фольклора может черпать не только история или искусство, но и мифология, а самый фольклор является самостоятельной научной дисциплиной. Потому-то мы описываем все так тщательно, так как науке важны не только наши догадки, а фактический материал.
Однако уже то, что нами найдено, может, безусловно, пролить свет на некоторые вопросы, связанные с генезисом русского государства. Воинственный материализм коммунистической революции, разразившейся на нашей Родине, конечно, многое уничтожил вместе с «классами» населения, которых на самом деле не было. Ненаучный материализм так же ненаучно отнесся и к прошлому народа, а особенно к фольклору, существование которого противоречило коммунизму. Если бы материализм являлся «возвратом к язычеству», как утверждают совершенно зря некоторые эмигранты, из религиозных побуждений, то, конечно, Советы сделали бы все, чтоб это язычество возродить, и особенно фольклор! На самом деле мы видим обратное. Если материализм является «язычеством», то это «современное язычество», ничего общего не имеющее с нашим прошлым язычеством. Последнее было зовом к природе, к ее тайнам и дивам, к Божествам в мире. Коммунизм же зовет к грубому фетишизму и «машинопоклонничеству». Он берет материю не как часть природы, а как нечто самодовлеющее и ни с чем не связанное.
ХРИСТИАНСКИЕ ИДЕИ КРЕСТЬЯН
При ближайшем рассмотрении того богатейшего материала, который является предметом настоящего труда, мы можем заключить, что не все верования нашего крестьянства на Юге России могут быть названы чисто христианскими. Так, например, Святую воду и самое Водосвятие крестьянство рассматривало КАК НЕКУЮ МАГИЧЕСКУЮ ОПЕРАЦИЮ, а Воду — как Живую воду ведийцев, или как НЕКОЕ СРЕДСТВО против той или иной болезни. Так, однажды пришлось слышать: «Упал ребенок с тына (изгороди), та и захворал, и что только мы не делали!» Отец-священник относился к этому снисходительно: «Темные люди!»
Между тем, когда в детстве мы были больны сами, старушка-няня давала нам тоже Крещенскую и Ильинскую воду, добавляя в нее бензойного ладана, истолченного в порошок, просфорной мякоти из просфоры со Всенощной, в которой священник делает надрезы и вливает немного вина. Этой «микстурой» няня нас поила «от всякой хвори», в том числе и от испуга, и от нервности, от чего угодно! Мы, дети, верили, что Святая вода помогает. Она нам действительно во многих случаях помогала, и, вероятно, именно в силу этой веры!
Между тем крестьяне широко пользовались Святой водой и применяли ее при ревматизме, при старческих недомоганиях и тяжелых родах. В последнем случае шли к священнику с просьбой «раскрыть в церкви Царские врата». Священник давал такое распоряжение, но смысл его был магическим, ибо раскрытые Врата означали как бы Врата Рая, куда просились Две Души, матери и ребенка! И то, что люди сами раскрывали Царские врата, могло привести к тому, что Бог мог не пожелать этих ДУШ и, таким образом, вырвать мать и ребенка из рук Мары. Так, в Анновке говорили: «Жинка Маруеп». «Марувати» в этом случае значило «стремиться к Маре», языческому Божеству Смерти. О тихом помешанном говорили: «Вин замарувався!» Оттуда же и марево, видение. Здоровому человеку марева бояться нечего, оно ему не показывается, а лишь больному, и такому больному, который одной ногой в могиле стоит. Роженицу «обмывали Свято-Ильинской водой», а в других случаях «Храмовой водой», т. е. Водой при Водосвятии при храмовом празднике. В Ейском Укреплении говорили об одной знахарке: «Сохрани Боже с ней знаться! Она колокола скребла для своих снадобий!» Нельзя утверждать, чтобы крестьяне или крестьянки делали эти вещи против христианских указаний, но скорее они верили в могущество объектов, принадлежащих религии, и пользовались ими для большей омы своих снадобий. Многие даже не понимали, что церковь запрещает подобную практику!
Однако крестьяне верили в силу церковных предметов, и вера эта зачастую их поднимала с одра болезни!
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
В Антоновке, Юрьевке и Анновке говорили: «по ему Ангел плачет», когда хотели сказать, что человек плохо себя ведет. Особенно тяжелым грехом в глазах людей, заставлявшим плакать Ангела-Хранителя, были оскорбления, нанесенные в пьяном виде, тем более родителям! Рассказывали многочисленные случаи, когда человек шел вечером и видит: стоит прекрасный юноша и плачет, закрыв лицо руками. Подошедший спросил: «Кто тебя обидел? Скажи, я ему покажу!» Тогда юноша, вдруг раскрыв заплаканное лицо, покачал грустно головой и ответил: «Вряд ли ты сможешь его наказать!» — «Как? Я да не смогу? Говори, кто?» — «Да, ты же сам. Я твой Ангел-Хранитель. Разве можно так жить, как ты живешь?» И тут оторопелый человек вдруг обещает исправиться и действительно исправляется. Уверенность, что возле каждого христианина есть свой Ангел-Хранитель, была таковой, что, например, отец и дед пишущего ни в какую погоду не боялись выехать из дому, особенно же если надо было напутствовать умирающего. Так, бывало, отец выезжал в разливы рек, в метель, грозу, когда казалось, малейшая случайность может жизни стоить, и всегда отвечал матери: «Разве ты забыла, что мы не одни едем, а с нами еще наши Ангелы-Хранители?» Бывали случаи, когда отец не мог вернуться домой из-за густейшей метели. Однажды он даже заблудился вместе с мужиком, который его вез, и просидел под снегом в санях целые сутки. У подводчика оказались две больших полсти. Одну он, подняв оглобли, устроил так, чтоб защитить коней, которых выпряг и поставил под полсть. Кругом он нагреб снега и устроил как бы стены, чтоб коней не продуло. Положив им сена, он накрыл сани другой полстью, обтыкал ее комьями снега, и так они вдвоем с отцом сидели, а снег все падал и падал. Подкреплялись они хлебом, салом и луком, а когда одолевала жажда, сосали свежий снег. Метель намела над ними сугроб в два добрых метра, и, когда наконец прекратилась, оказалось, что они были на берегу омута в реке, а лед был очень рыхлым и вряд ли выдержал бы тяжесть саней! Рассказывая, оба они говорили: «Не иначе, как наши Ангелы-Хранители нас спасли! Еще бы один шаг — и конец!»