На Севере пели: «Масленая, мокрохвоста, поезжай долой со двора, отошла твоя пора! Телегу готовим, налаживай соху! Весна-красна, наша ладушка пришла, Весна-красна!» (слова песни, записанной Даргомыжским и распеваемой хором). Здесь тоже упоминается Ладушка, т. е. богиня Лада. Говорится и о том, что Маслена «мокрохвоста». Таким образом, наш южный деревенский обычай тесно связан с северной песней. Сжигали на бугре потому, что всегда язычники выбирали для общих молений либо лес (Боголесье), либо бугор (Святогоры). Таким образом, видно, что сжигание Масленой — обряд религиозный, идущий из язычества. На нем лежал налет христианских верований, выражавшийся в том, что все крестились, когда Маслена покидала двор, говоря: «Слава Богу, Маслена отъехала, Масленой уезжать, Посту приезжать!» Вероятно, читатели согласятся, что эти слова позднейшие, уже христианская приставка, так как хронологически это так и было: сначала сожжение Масленой было языческим, а потом подверглось христианскому влиянию. Лежавшие у ног Масленой приношения: вареники, блины, зерна, мука — указывают на жертву, лежащую в основании обычая. В самом деле, у простых селян не могло быть идолов, за исключением ни на что непохожих чурок, чурбанов. Зимой же у них была возможность сооружать изображения божеств из снега! Тогда именно все имели эти изображения в своих дворах. То, что изображениям Зимы и Масленой приносились жертвы, можно видеть из двух описанных зимних торжеств. Христианство заставило людей придать этим жертвам вид приношения птицам. Между тем из старых описаний, как в «Слове Григория», IV век, сказано: «По святем крещении Перуна отринута, а по Христа Бога яшеся, но и ныне молятся ему проклятому Богу Перуну, и Хорсу, и Мокоши, и Вилу, и то вторяй отай. Сего не могут лишити, проклятого ставления вторыя трапезы, нареченныя Роду и Рожаницам». Значит, обычаи эти были столь укоренившимися, что с ними шла непрерывная борьба. Она не всегда была на пользу христианской вере и, конечно, во вред народной этнии, ибо без фольклора народ задыхается, теряет этнию, а без последней перестает существовать. В сущности, византийцы, хитрые политики, к этому и стремились. Русский народ создал свое православие именно путем сохранения своих обычаев, получивших христианское объяснение.
«Поучение неизвестного автора» ХП1 века говорит: «Даже Попове и книжницы веруют в Перуна и Хороса, покладают им требы и кур им режут». Некий монах в летописи XIV века называет русских «Даж-Божьими внуками!»
Потому-то и мы считаем, что хотя сжигание Масленой и не носило того строго выдержанного характера, как Сжигание Зимы, но они близки друг другу и корни их находятся в язычестве.
ОТНОШЕНИЕ К БОГУ
Южнорусский крестьянин в большинстве своем был религиозным, а некоторые из мужиков были людьми прямо святой жизни. Таким был дед-Канунник. Потому-то его и прозвали Канунником, что он свято чтил не только праздники, но особенно канун таковых, потому что, говорил он, «в праздник все держутся, а накануне праздника не все держаться умеют. Между тем святой день начинается вперемежку с грешным, и от нас залежит (зависит) его отделить от дня грешного». В субботу, уже начиная с утра, дед особенно долго молился, в воскресенье он был в церкви и тихо шел «домой», в свой курень на баштан, где у него была каша, зеленый лук, томаты, огурцы. Ел он просто и больше овощи, зелень, рыбу. В деревне такие деды были весьма часты. Они «трудились Богу» после трудов земных. О деде-Кануннике мы писали в книге «Языческий фольклор на Руси». Скажем лишь, что он был весьма проницательным старцем, к которому приходили узнать о пропавших вещах, и он неизменно указывал, где вещь находится! Дар прозрения ему был дан. Вся его молитва состояла в том, что он читал: «Господи, прости меня, грешного!», либо читал молитву Святого Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего!», какую читали каждую среду и пятницу. Станет на колени лицом к востоку, в землю самодельную свечку воткнет и молится.
Жил он суровой, простой жизнью, спал на соломе, покрытой домотканым рядном, и укрывался тулупом. В Петровку он питался исключительно хлебом, гречневой кашей на постном масле, огурцами, томатами, арбузами и дынями. На деревне все были такого мнения, что Канунник — святой жизни человек, святым крестьяне его не называли, а, подчеркиваем, лишь говорили, что он святой жизни. Был у нас другой дед Минай, живший тоже, как и Канунник, примерной христианской жизнью. Однажды он запряг коня в дроги и поехал… в Иерусалим на поклонение Святым Местам. Отсутствовал он целый год, родные уже думали было, что он где-либо погиб. Однако однажды увидали: едет дед! «Откуда?» — «Из Иерусалима!» — «Да как же ты доехал? Туда ведь морем ехать надо!» — «А так, добрые люди пособили, рассказали, как и куда. Сначала поехал в Тифлис, а когда доехал, оттуда по грузинской земле до Батума, из Батума через армянскую землю в арабскую, в город Багдад, а оттуда рукой подать до города Бейрута. Только там все дикие люди живут. Какие остановят, лопочут что-то по-ихнему, а я им на небо укажу и ко лбу руку приложу, они сейчас же мне хлеба дадут, сыру ихнего. Видят, что бедно одет, взять с меня нечего. Ну и пускают. После Багдада, как по пустырям ехали, воды нигде нет, а люди сказали, что вода-йок, нету, значит. Ну, я бочонок набрал, да так сам пил и коню давал. А травы тоже нигде нет, да, спасибо, был овса мешок, ну, значит, коня овсом и кормил. А как переехали пустыри, значит, нашли и траву. А тут горки, одна другой выше, и опять пустыри, а там и Бейрут! Спрашиваю встречных: «Ерусалим! Далеко?» А они, значит, глаза выпучили, не разбирают, а потом мальчонка один кричит: «Селим! Селим!» и показывает ровно на полдень». Старик рассказывал: «Я там каждое Святое Место обходил, объездил. Все наших жен русаков возил! Заработал так, что обратно из Бейрута вместе с повозкой взяли на пароход. Смеются матросы: «Да как же тебя, дедушка, турки не зарезали?» А чего им меня резать? Знали бы, что деньги у меня есть, а так, зря, резать никому не хочется. Был я и в Назарете, и в Вифлееме. Там много монастырей наших, монахов русских, паломников. Все ходят, вздыхают, Богу молятся. Видал церкву Гроба Господня, Колодец Иакова, Авраама, видел Место, где Христос пятью хлебами людей накормил. Чего только не видел! И везде, где Христова нога ступала, церкви, лампадки, свечи, верующие всех народов молятся, кланяются, о грехах своих вздыхают». Дед Минай долго был предметом всяческого уважения за свой подвиг. Часто мужики звали его к себе рассказать про Святые Места.
Таких паломников были сотни тысяч, ежегодно являвшихся в Святую Землю, на поклонение в Иерусалим. И в Палестине были арабы, проводники, говорившие по-русски. Это были сироты, воспитанные при русских монастырях.
О религиозном чувстве русского народа можно написать целые тома книг. Оно было глубоким, чистым, и народ к нему вернется после лихолетья.
ХРИСТИАНСКОЕ ДЕЛАНИЕ
Девяностолетний старец дед Гармалий, которого с хуторов привозили правнуки и под руки вводили в церковь, под руки сводили со ступенек, бережливо вели к возу, а он в седых, желтоватых космах, бороде лопатой до пояса, казался видением иного мира. Дряхлый, но сильный духом, он отстранял руки правнуков, когда надо было идти к Чаше, и твердо шел сам, ступая по коврику несгибающимися ногами. Он никогда не говорил о мирском, а только о Божественном: «Каждый день начинает человек свою житуху!» — с упором на слово «каждый день». «Каждый день, как только забудет про Бога, так и согрешит. Надо каждый день делать Христову работу, думать про Бога, держать язык, чтоб не сказать грешного, держать руки, ноги, голову, чтоб не сделать грешного. Все время надо думать про Бога, раз уж начал трудиться на Бога. Грешит человек в молодости по незнанию. Бог ему прощает за это. Но грешить в старости, зная, что грешишь, не надейся на прощение!» Такими словами увещал он мужиков, сидя на возу, и те почтительно слушали, пока дед, устав, не махнет рукой, а тогда правнуки, ребята лет по 30, били по коням и вскачь везли патриарха домой.