Молебен о здравии был как бы свиданием с сыном. С ним общались через посредство Иоанна-Воина. Святой должен был напомнить сыну, что пора и родителям написать словечко. Обычно и получали письмо, в котором сын, кланяясь «от белого лица до сырой земли», величал всех домашних: «И еще кланяюсь Ивану Ивановичу от бела лица до сырой земли», а этому Ивану Ивановичу всего-навсего 10 месяцев было родом! Но таков уж был закон древних отношений крестьянских, раз он сын родителей «в законе», так и величать должно было. И наконец, в самом конце письма: «Угнали на дальнюю границу нас, в пяти верстах от уганцев (афганцев) стоим, в глиняных дуванах за порядком смотрим. А пошта приходит раз в месяц». А что за уганцы, дуваны, никто не знал. Шли к батюшке, чтоб объяснил. Тот успокаивал и объяснял, если знал сам. Тогда крестились, говоря: «Ну, слава Богу, раз он жив и здоров!» Убитых в дальних краях поминали в церкви, и так как их могилки на кладбище не было, то в церкви же, на поминальном столике, накрывали для них «страву», т. е. клали яства, крашенки, пасхи, с именами, написанными на бумажке. Церковь была им Родиной и могилкой.
ПЕРЕЖИТКИ ПРЕЖНИХ РЕЛИГИЙ
Во многих случаях приходилось убеждаться, что сквозь христианскую оболочку верований и обычаев южнорусского крестьянства проглядывают религиозные пережитки ПРЕЖНИХ РЕЛИГИЙ. Конечно, никто бы из крестьян в этом никогда не сознался: «Деды наши так делали, и мы делаем!» — сказал бы каждый. Однако это не меняет дела, ибо область так называемых «суеверий», именуемая так уж «очень образованными людьми» (может, даже чрезвычайно образованными!), как раз и является складищем «религиозных пережитков». Что такое складище хранило религиозные «остатки», видно из многих случаев. О самих религиях мы судить не можем, так они забыты, но об обрядах судить можем. Так, например, в день храмового праздника все старухи собирались либо на площади, где были накрыты столы для общей трапезы, либо к правлению, где она происходила. Трапеза эта, конечно, идет из язычества. Тогда все праздники сопровождались общими трапезами. Но вот рассказ старухи: «Заболела наша корова. Пошли к деду-Кануннику, а тот и говорит: «Надо кормить корову (зимой) из другого стога сена!» А Марья сказала, что надо найти черного петуха, зарезать его, а перья сжечь и дать корове в пойло». При проверке оказалось, что сено содержало душистый мелампир — как известно, траву, содержащую кумарин, и что сено это подмокло осенью, а кумарин превратился в дигидрокумарин, вызывающий кровотечения у рогатого скота. Сухое сено, неплесневелое, пахнет чистым запахом зубровки, а сено подмокшее имеет затхлый запах. Черный петух, конечно, остаточная «магия» прошлого, тогда как «сено из другого стога» — безусловное знание! Итак, порывшись в «суевериях», можно не раз найти в основе их знание прошлого или Веду (вспомним «Риг-Веду»). Риг, или Рог, — символ скота, а знание — Веда — вдет из скотоводческого прошлого нашего народа. Предки должны были, наблюдая за скотом, уметь его лечить. Примитивная ветеринария в этих знаниях и состояла. Черный Петух — это жертвоприношение прошлого. А непременное условие этой жертвы, продырявливание головы петуха, после того как его зарезали, идет из неолита! Неолитический человек считал, что он должен «выпустить душу» животного через это отверстие. Так это и осталось в толще народных «суеверий» до Первой мировой войны. Тот же «штемпель неолита» мы видим и в советских расстрелах в затылок! Установив этот «ритуал» убийства людей, чекисты вряд ли знали, что «ритуал» идет из неолита, когда людей приносили в жертву, а затем пожирали их тело… Таким образом, в этом «акте» видно желание не только истребить человека, но и «выпустить его душу», что кажется курьезом при сопоставлении бездушного режима с «заботой о душе» убиваемого. Таких признаков пережитого религиозного уровня можно найти много. Опахивание поля берцовой костью коровы во время мора скота — из такого же далекого прошлого — каменного века!
ВИЗАНТИЙСКОЕ ВЛИЯНИЕ
Поскольку Русь была под византийским влиянием, конечно, оно проявляется и через века, но южная Россия, не надо этого забывать, является новейшим приобретением государства, а потому даже христианская традиция, проявлявшаяся там, была принесена из Руси, и даже из Киевской Руси, подвергавшейся не только татарскому игу, но и польскому влиянию. Если византийское влияние сказывается в устройстве церкви, то оно уже сказывалось в устройстве церкви по всей России. Той особенной христианизации гражданской жизни, которая была в Византии, и где возможны были гражданские войны из-за вопроса, «какого пола Ангелы, мужского или женского», в России не было. Не было и больших ересей, кроме московских протопопа Аввакума и староверов. Если были сектанты, и даже в большом количестве, перед Первой мировой войной, то их появление надо объяснять революционной работой, идущей из Германии, главным образом. Евангелическое движение поддерживалось из заграничных источников. Однако если была борьба между православием и сектантами, она никогда в открытую войну, как в Германии, при Лютере, не выливалась.
Византийское влияние, пожалуй, можно усмотреть в патриархальности религии и связанных с ней обычаев. Однако и патриархальность объясняется земледельческим характером страны в то время. При земледельческом строе всегда проявляется патриархальность. Наконец, в образовании ее сыграла роль и предыдущая, языческая религия. Особый строй души русского человека, насыщенность его принципами добра, гостеприимства, царский строй, освящавший монарха до вступления на престол, как Помазанника Божия, его принципы правления, руководствовавшиеся Законом Божьим, — все это сделало много для образования патриархальности русской жизни. Родовой строй, бывший на Руси до христианства во времена, предшествовавшие хазарскому игу, заложил уже в души людей уважение к старшему в Роде, защите семьи, детей, старых и слабых. Эти принципы пережили века, самое язычество и крепко внедрились в христианство, которое их поддерживало и укрепляло христианской моралью. Даже немецкий историк Гельмольд, описывая язычников, не скрывает их высоких моральных качеств. Впоследствии, как думает Стрешневский, наш историк, христианство только подвело свою духовную базу под моральные начала, бывшие до него. Таким образом, патриархальность русской жизни идет издавна. От византийского начала в православии остались чисто внешние атрибуты — лишь красивая служба да церковные облачения.
Православие благодаря русской душе стало особенной религией, выгодно отличающейся от православия греческого. Его особая чистота и насыщенность, духовность и мистика сделали его той почвой, на которой выросла русская культура, такая своеобразная и такая человечная по содержанию.
ЦЕРКОВНЫЕ ЗАПИСИ
При каждой церкви были при царском режиме книги и велись записи. Правда, в этих записях не было ничего, что можно назвать «лаическим», но все же время от времени можно было найти одну фразу, или несколько слов, пояснявших характер прежней жизни. Так, например, нами была найдена запись, относящаяся к сороковым годам XIX столетия: «Сему же причиной были генварьские холода и студеный Лютый». Лютый — февраль. Значит, до указанных годов еще сохранилось старинное славянское название февраля. В другом месте сказано: «Аки же древний Лаван пошли служить Государю, Вере и России наши казаки, среди коих немало и наших прихожан под началы Платова». Эта запись относится к Отечественной войне 1812 года. Ясно, что Лаван был здесь ни при чем, но образованность духовенства того времени была небольшой и ошибочная параллель ничего не доказывает. Тем более что дальше тот же священник записывал: «Как Гедеон, сей муж…» Значит, он имел в виду Гедеона, но не Лавана. Да и самое слово «лавань» обозначало «ладан». Младенцу Христу в Вифлееме принесли Три Царя-Волхва золото, смирну и лавань. В другом месте записано: «Диакон же был на поле занятой», и дата стоит: генваря 3 дня, 15 года (XIX века). Какие могли быть полевые работы в январе? Для нас это остается загадкой. Может, с осени были недожаты поля? Или оставлены в земле корнеплоды? Записывавший в эти годы имел, очевидно, пристрастие к имени Лаван. Он его упоминает несколько раз и всегда не вполне согласно с библейской ролью такового. В иных местах говорится: «Гирлы Дону были полны чебаков, а посему все крестьяне ушедши на лов, службы Божии правлены без народу, окроме седых старцев и старух». Такие события бывали и в начале текущего столетия, особенно в 1917 году, когда рыба действительно с разливом Дона заходила даже во дворы и оставалась в огородах, удерживаемая плетнями, и когда крестьяне ловили ее ведрами и даже вилами! Солили они рыбу и вялили ее на солнце во множестве. У каждого было ее много еще до конца 1918 года, особенно у крестьян возле Батайска и Койсуга.