НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ СКАЗЫ
Богатейший клад эпоса заключается в Сказах, где христианское содержание превалировало над всякими другими. «Бог дал людям достаток за их труд, беззаветную преданность Ему и веру в Него». Такими словами весьма часто кончались эти Сказы. Иной раз говорилось в них о «смирном человеке, никого не трогавшем», в другой раз — «о богобоязненном человеке». В таких случаях дети, слушая «поведки» старших, впитывали в души моральную суть христианства.
К сожалению, мы теперь помним эти Сказы только в общих чертах, ибо записи о них, бывшие в наших тетрадях, утеряны во время Гражданской войны. Однако кое-что мы удержали в памяти. Так, помним рассказ «Про Гриця», который был у самого царя, чтоб искать у него защиты от «злой барыни», хотевшей его продать далеко от родного села. «Царем был Павел, а он был дуже добрый до мужиков и суровый до господ. Как узнал Гриць, что барыня решила его продать, так взял мешок и поехал с чумаками до царя. Там долго ждал, стал расспрашивать, как до царя дойти, и сказал ему один человек, что надо утром рано у дворца встать. Так и сделал. Видит, только рассвело, как царь и выходит. Стал он на колени, а царь идет к нему и спрашивает: «А чего тебе?» Парень рассказал. «А ты в Бога веришь? И в Матерь Божью? И в Иисуса Христа?» Парень отвечал, что верит. «Ну, тогда бери вот эту бумагу и поезжай обратно! Барыне не давай, а в городе отдашь!» Гриць так и сделал. Приехал он в город и царский приказ передал. Вызвали барыню в город и строго запретили ей людей продавать от семьи в отдельности». В этом Сказе, несомненно, спутано несколько традиций вместе. Так, вопрос: «А ты в Бога веруешь?» был той формулой, принятием которой человека посвящали «в лицари в Запорожской Сечи». Этот вопрос задавали всякому приходившему в Сечь. Туда же бежали все тягловые мужики от слишком эксплуатировавших крестьянство бар. Император Павел Первый был действительно сочувственным к крестьянству и требовательным к высшим классам населения. Тоже правда, что он первый завел «Царский ящик», в который бросали жалобы обиженные простые люди. Он же из него вынимал эти жалобы и смещал губернаторов, если требовалось, а от помещиков требовал человеческого обращения с крестьянами. Крестьянство видело в этом царе истинного монарха Божьей Милостью, а помещики видели в нем «самодура»! Крестьяне подавали за него просфору в церкви. В Антоновке он был записан мужиками на Вечное Поминовение, а после него — Царь-Освободитель. В детстве нам еще приходилось видать столетних дедов, у которых «одна кожа да кости» и которые крестились, говоря об этих двух царях: «Дай им, Господи, Царство Небесное!» Нравоучительность этого Сказа заключается в вере Гриця в Бога и царя. Царь был христианский, и Бог тоже милостивый, христианский. Непременным условием для вмешательства царя, по смыслу этого Сказа, было наличие веры в Бога. Вероятно, за этим Сказом скрывалась какая-либо историческая реальность, измененная рассказчиком. Однако мужики, говоря об этом царе, добавляли: «То был царь!» Народ долго помнил силу царя и его религиозную душу. Подобные же Сказы были «про Петра Великого», но в них Царь изображался иначе, то был богатырь, силач, умница. Петр любил шутку и находчивого солдата, по словам Сказа, производил в генералы! Была даже сытинская книжка, пользовавшаяся большим успехом в народе, где описывался целый ряд приключений царя, который вместе с солдатом задумал свое царство-государство посмотреть, и как им пришлось обоим туго, пока царь не открыл, что он — царь Петр. Христианское содержание и там было видно: «Помоляся Богу, подзакусим, чем Бог послал!» — говорил солдат.
Нравоучительные Сказы в большинстве сводились к простейшим христианским требованиям: к вере в Бога, помощи ближнему, бедному, защите слабого, гостеприимству, соблюдению родных обычаев.
Более подробного воспроизведения этих Сказов мы дать не можем, так как многое забылось, а другое, записанное, было утеряно в годы Гражданской войны, но одно можем утверждать, что такие Сказы были и количество их было также большим.
ЦЕРКОВНАЯ ЖИЗНЬ
Церковь в жизни народа играла огромную роль. В ночи звонили часы сторожа, они же звонили днем. Работая в поле и прислушиваясь к родному колоколу, крестьянин знал, что «сейчас три часа», что надо еще добрых пять часов работать, прежде чем можно будет вернуться домой. В случае пожара звенел набат с церкви, и в церковь звал колокол верующих, помолиться Богу, встретить праздник по-христиански. Когда звонили на «Достойно», всякий снимал шапку и крестился, будучи в поле, в дороге ли. Славили Богородицу и Матерь Света. Надо было ее почтить.
В метель звенел колокол, указывая сбившимся дорогу, направление. «На колокол» ехали в темную ночь, когда дороги нельзя было разобрать. Колокольный звон будил крестьянина на рассвете, когда надо было вставать, поить, кормить скотину, ехать в поле. В субботу и в кануны праздников, после колокола к вечерне, никто не работал, все умывались, одевались в чистое, шли — кто в церковь, а кто в чистую половину дома, чтоб помолиться перед образами, зажигали лампады, свечи, курили ладан. Дня не проходило, чтоб не звенел родной колокол. Поэт Языков, кажется, написал «Вечерний звон» — песню, которая облетела весь мир: после эмиграции эмигранты занесли ее везде. Она звучала и в Африке, и в Азии, в Америке, Австралии, Канаде, Новой Зеландии. Один из моряков адмирала Берда, американский подданный, пел ее даже на Южном полюсе! Другой, авиатор, во время Второй мировой войны напевал ее вполголоса, пролетая над Землей Франца-Иосифа, почти у Северного полюса. Аргентина, Бразилия, Венесуэла, Чили, Перу, Эквадор слышали ее. Везде, где был хор Жарова и Платова, слышали эту песню. В ней, ее словах, музыке — вся поэзия внешней стороны церковной жизни на Руси. А московские сорок сороков церквей, когда в праздник, начиная с Ивана Великого, равняясь по нему, по старой еще царской традиции, наполняли они бронзовым громом утреннее небо? Иностранцы, слышавшие знаменитый малиновый звон, говорили, что никогда не приходилось им еще слышать ничего подобного! Но если в Москве гремел бронзовый глас православия, то в Киеве, Матери городов русских, он гремел по-особенному, в Ярославле, Новгороде, Пскове — по-своему. И деревенский гром колоколов не был повторением московского, киевского или иных звонов. Церковная жизнь входила в плоть и кровь русской жизни. По ней равнялась сама жизнь, потому что и не было иной мерки у русского человека, как его церковь и земля, всходы злаков, пшеница, скот, семья, дети, жена, друзья его, такие же православные христиане, как и он сам. Начиная с рождения церковь благословляла его, освящала Таинством Крещения, исповедовала, приобщала, миропомазала, венчала и отпевала, претворяя самое смерть в Таинство, освященное Богом. После революционных «свобод», лишивших его счастья и добра, церкви закрыли, людей лишили последнего прибежища в отчаянии. Благословляя даже скот свой, русский человек освящал всю свою жизнь и жил по-Божьему, не отказывая в куске хлеба никому. Крепко вошла в жизнь русских людей церковь. Священник был не только «жрецом» при церкви, но он был в большинстве случаев истинным пастырем и отцом духовным, у которого человек в несчастье приходил просить совета. У батюшки можно было достать лекарства в случае болезни, у него же можно было спросить совета о детях; просить заступничества перед родителями, если те отказывали в чем-либо. У него же можно было просить и материальной помощи. В большинстве случаев церковь поддерживала своих детей. При церкви были церковно-приходские школы, и сам автор этой книги начал учение в такой школе вместе с ребятами, с которыми играл в детстве. В церкви собирали деньги на погоревших, на пострадавших от наводнения, на Иерусалим, на монастыри, на помощь сиротам и вдовам. Эти деньги всегда шли по своему назначению и причт никогда их не использовал для своих нужд! В церковь же шли в праздник, одевшись в лучшее, чтоб «людей посмотреть и себя показать». Церковь хоронила, венчала, крестила, приобщала, благословляла, проклинала отступников и изменников. Она была сильнейшей силой русской жизни. С уничтожением церкви и начали на Руси революцию, а уничтожив, стали истреблять и крестьянство! Покуда его хранила церковь, никакое зло не могло пошатнуть русский народ.