Его перестали узнавать знакомые! Самое поразительное: даже мать однажды спросила:
— Вань, да уж ты ли это? Может, подменили мне сына-то?
Он в ответ улыбнулся, мгновенно тем самым рассеяв её несерьёзное сомнение. Вот только улыбка и осталась от прежнего Вани, а то ведь и голос, и походка, и характер — всё иное стало!
Катя Устьянцева прямо-таки отшатнулась от него в испуге, и не сразу, не сразу узнала. Впрочем, это был не страх, а иное… Он ясно понял, какое отталкивающее впечатление произвёл на неё.
— У тебя такое свирепое выражение на лице, что хоть в разбойники на большую дорогу, — сказала она.
— Дельная мысль, — отозвался он хладнокровно. — Я подумаю над этим.
— Тебя, небось, и лошади теперь пугаются? — безжалостно продолжала она.
Он подтвердил, вздохнув:
— Да… Я и сам пугаюсь, как в зеркало гляну.
В школу им ходить — расстояние одинаковое, что от Лучкина идти в Воздвиженское, что от Пилятиц: пять километров; впрочем, кто их мерил, те километры, может и больше. Две трети пути им можно идти вместе, но Катя и раньше «держала дистанцию» между ними — это затем, чтоб в школе не дразнили их «женихом» и «невестой». Катя заносчиво говорила:
— А не много ли тебе чести, чтоб рядом со мной идти?
— Барышня, я на это не претендую, — отвечал он ей с большим достоинством.
Она сердилась на такое обращение — «барышня», «дева», а поскольку за ним стали водиться некоторые странности, она придумала ему новое прозвище — «Иван-царевич», вкладывая в это какой-то ей одной ведомый, очень насмешливый смысл. Наверно, тут подразумевалось «Ваня-дурачок» или что-то вроде того.
Было так дремотно и сонно в школе, что первоклашки в соседней комнате попросту уснули. Оттуда пришла молоденькая учительница Светлана Ивановна с выражением беспомощности на лице: спят её ученики, ничего не может с ним поделать. Учителя посовещались меж собой, озадаченно оглядываясь на окна и говоря «Экая непогодь!», потом решили распустить их по домам. Растолкать спящих поручили Ване Сорокоумову: В том был резон: едва разлепив глаза, и самые сонные вздрагивали, тотчас приходили в себя и покорно выполняли Ванины распоряжения.
За первоклашками — их и всего-то пятеро — последовали второй и третий классы… Нечего было им в этот день и в школу приходить! Все оставшиеся вместе с учительницами сошлись в одной комнате, где теплее.
А снегопад усиливался, кто-то облепленный снегом этак как бы по воздуху проплыл мимо окон школы, явственно говоря:
— На имянины царевны… Слушайте спаского набатца…
Сидевшие в классе переглянулись недоумённо. Светлана Ивановна, стоявшая у окна, непроизвольно отступила. Ваня Сорокоумов сказал глубокомысленно:
— С дуба падают листья ясеня…
Тут случилось ещё вот какое происшествие.
Дверь в класс открылась, через порог нерешительно переступил… нищий. То есть именно такой нищий, каким ему полагается быть: в лохмотьях, озябший и, должно быть, голодный. Он по возрасту годился бы в товарищи вот хоть бы Ване Сорокоумову… Где он, на какой свалке подобрал то, во что был одет? Нечто похожее на пальто… вроде бы, из мешковины, в грубых заплатах.
«Наверно, это называется „армяк“ или „клифт“» — успел подумать Ваня.
На боку у нищего висела пустая холщовая сума, а самое поразительное — он был в лаптях!
На него смотрели оторопело: что это, ряженый? И нищий несколько секунд немо, изумлённо обводил взглядом сидевших за партами и стены с развешанными географическими картами. На лик Ломоносова с испугом перекрестился, что-то прошептав, и отступил в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.
Учительницы переглянулись.
— Боже мой, — сказала одна из них как бы себе самой и нахмурилась. — До чего мы докатились с этой государственной перестройкой! Ишь ты, уж нищие появились… в лаптях.
— Разрешите? — спросил Ваня и, не дожидаясь разрешения, вышел из класса.
Но ни в коридоре, ни на школьном крыльце нищего уже не было. Он пожал плечами и вернулся.
— Однако это что-то мне напоминает, — сказала Катя Устьянцева, когда он вернулся. — Есть у художника Перова такая картина: ученики в классе, а в дверях стоит паренёк-нищий, как раз с такой вот сумой и в лаптях.
— Это был он, — сказал Ваня очень серьёзно. — Сошёл с картины и отправился по миру — милостыни собирать.