Ваня как-то сразу успокоенно подумал: раз здесь горбунья, значит, и Махоня с Анной вернулись в деревню, а иначе и быть не может.
Офицер спустил флейту, вынул белый платок, провел им по лбу, обмахнул щеки…
Ольга положила на край гроба небольшую книжечку, очень ветхую, полистала и начала читать:
— «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей, но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!..»
Офицер оглянулся на Ваню — это был Верунин гость, Сергей Аркадьич. Но откуда и почему этот шрам на лице? Когда и где он успел так отметиться?
— «И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, — читала Ольга, — которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет…»
Флейтист — нет, это все-таки не Сергей Аркадьич — поднял свою флейту, раздался тихий плачущий всхлип и опять зазвучала трогательная мелодия.
— «Зачем мятутся народы, — бесстрастно читала Ольга, — и племена замышляют тщетное? Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа…»
Под непрерывное, ровное чтение горбуньи произошла смена караула: вместо солдат в полушубках, поскрипывая снегом, встали по четыре с двух сторон молодые ребята в красноармейских шлемах и длинных шинелях; в руках у них были уже не короткие карабины и винтовки с примкнутыми, но уже трехгранными штыками.
— «Когда я взываю, услышь меня, Боже правды моей? — возносился голос Ольги. — В тесноте ты давал мне простор. Помилуй меня и услышишь молитву мою…»
Флейтист заиграл другую мелодию — то был печальный рыдающий мотив, в который врывались грозные ноты.
— «Услышь, Господи, слова мои, уразумей помышления мои. Внемли гласу вопля моего, Царь мой и Бог мой! ибо я к тебе молюсь, Господи! рано услышь голос мой — рано предстану перед Тобою, и буду ожидать, ибо Ты Бог, не любящий беззакония… Господи! путеводи меня в правде твоей…»
То ли патетические воззвания эти, то ли музыка так сильно подействовала на Ваню, что он не мог более этого выносить слишком велико было душевное напряжение — и отправился домой — перевести дух, а когда уже дошел до дома, сзади донеслось удивившее его пение — мелодическое плетение множества голосов, создававшее иллюзию музыкального оркестрового исполнения! Неужели появился хор?
Пришлось вернуться к дому Колошиных — тут на почтительном расстоянии от гроба стояли Веруня, рядом с нею Ольга, прижимая книжечку к груди, чуть в стороне — офицер-флейтист. Они внимательно слушали пение. И Анна Плетнева была здесь, и не одна — рядом с нею стояли воины ее — муж Степан Данилыч, сын Леша в форме летчика, в летном комбинезоне, Рома — в штатском, и внук Юра — в пятнистой форме. Они слушали пение, опустив головы, а хор был там, куда они, да и Ваня тоже, почему-то не смели поднять глаз. То, что пелось, почему-то напоминало теперь колыбельную, но она была… небесной возвышенности. Казалось, светлая утренняя бездна заполнена до краев мелодией, подобной гимну, и ты в ней…
И Махоня была тут, радостная, как на празднике.
Илюша, Никишка и Алешка жались к своей матери, на лицах их было явное напряжение мысли — братья в меру сил своих старались понять происходящее.
Песнопение исполнялось поочередно то хором, то солистом, словно они вели разговор меж собой. Пение это всецело владело Ваней Сорокоумовым. У него возникало представление о богатырском шествии или сияющем, тихо льющемся свете в сочетании со страстной мольбой неведомо о чем… Временами слышны были в отдалении разрастающиеся перезвоны колоколов… Ваня понял так: то была история жизни одного человека в переложении на музыкальный язык — жизни того, чей земной путь уже закончен.
— Радостно очень, — заметила Маруся, оказавшаяся рядом с сыном. — Разве можно так на похоронах?
— Им виднее, — отозвался Ваня. — Они знают больше, чем мы.
— О чем? — не поняла Маруся.
— О смерти… и о Митрии.
Старушка-нищенка появилась откуда-то и положила букет цветов к ногам покойного Митрия. То были полевые цветы, только очень крупные — пронзительно-синие васильки, бело-желтые ромашки, красные гвоздики и большой султан иван-чая, цветущий всем соцветием сразу. Положив этот букет, старушка отступила и замерла. Ваня узнал ее: это была та, что встретилась ему в снегопаде, когда он и Катя шли из школы домой.