Выбрать главу

— Ясно, — сказал Ваня. — Без нас не видать вам царствия небесного.

— Прощай, царевич! Не скоро увидимся. Мы отлетаем сегодня.

— Не забывай обо мне, а я тебя не забуду.

Так они попрощались, и гость преодолел стену дома в своём прозрачном шале, словно стены вовсе не было.

4.

После этого гостя на столе возле кровати осталась пирамидальная банка, в которой колыхались полупрозрачные оранжевые ягоды.

Маруся первой увидела её и удивилась. Ягодки были величиной с вишню или покрупнее немного, похожи и на икру какой-то рыбы.

Ваня оживился, привстал на постели:

— Ну-ка, принеси ложку.

— Ты думаешь, это можно есть? — спросила Маруся с испугом.

— Да знаю я, чьи это фокусы!

Он добыл ложкой сразу две ягодки, он оказались не круглые, а этакие кубики, при свете керосиновой лампы переливались янтарным и оранжевым светом. Положил в рот одну, хитренько улыбаясь:

— Холодненькая… мокренькая…

Нажал зубами — во рту разлилась приятная свежесть. Никакая это не ягодка — просто маленькая ёмкость с соком. Пожевал и шкурку — вкусно.

После тех ягод он как бы очнулся от долгого сна. Взгляд его стал осмыслен, лицо спокойно. Маруся обрадованно присела на кровать: слава Богу, получше ему, значит, на поправку дело пошло.

— Катя приходила проведать тебя, — сказала мать.

Он сделал равнодушный вид:

— Какая Катя?

— Да Устьянцева. Но ты спал, и мы не стали тебя будить. Она сказала, что знает, что ты приходил спасать её, беспокоилась о тебе и обещала прийти ещё раз.

— Печка топится нормально? — спросил он, чтоб перевести разговор.

— Топится, Вань. Тебе холодно?

— Нет, я про трубу.

Потом он очень осмысленно спросил:

— Митрия… похоронили?

— Да. Умер Митрий Васильич.

Сын поправил ее строго:

— Он не умер — погиб.

Маруся не стала возражать, согласно кивнула:

— Конечно, погиб…

— Пуля долго летела, сколько лет, и вот настигла его. Он погиб, как воин.

Они помолчали.

— Вот сороковины-то по Митрию отмечать некому: Катерину увезли в больницу… оттуда ее дочь, небось, к себе заберет.

— А Веруня?

— Веруня вместе с детишками уехала к сестре на Селигер.

Ваня загоревал.

— Надо же… ах, ухарцы! Как же теперь нам-то без них?

— Что делать, жись такая… Махоню тоже забрали: сын приехал и увез в город, дом заколотил.

— А свои люди? Где они?

Маруся в ответ положила ладонь на его лоб.

— Теперь в Лучкине остались только мы с тобой да Анна Плетнева. Ничего, поживем… как на хуторе. Вот телята остались, с ними повадно.

Он загрустил, а через некоторое время сказал:

— С некоторых пор мне стало казаться, что я знаю что-то лишнее. Это очень тяжело… Но вот нынче лишнего во мне нет. Не знаю, хорошо это или плохо.

— Хорошо, Ваня.

Он не ответил, но был печален, как при большой потере. Встал и посидел у окна — все думал о чем-то.

5.

В тот день словно сам собой явился транзисторный радиоприёмник: оказывается, завалился за сундук. Ваня вынул из него обессилевшие батарейки, молотком крепко постучал по каждой, вставил снова и — о, чудо! — приёмничек ожил: зашипел, затрещал и заговорил человеческим голосом:

— …в Среднем Поволжье три градуса ниже нуля. В Верхнем Поволжье… в Санкт-Петербурге слабый снег, четыре градуса… в Москве без осадков. Мы передавали последние известия.

Ваня покрутил колёсико настройки — дикторы зарубежных радиостанций вещали на всех языках заинтересованно, живо, но спокойно. Значит, вселенской катастрофы не произошло — только снегопад местного масштаба.

Сразу расслабилось что-то в груди, Ваня улыбнулся блаженной улыбкой. А потом словно некая сила вселилась в него. Он поднял руки, как крылья, желая взлететь, и закружился пол избе. Ноги, руки… каждая жилочка его тела ликовала и просила движения. И — эх! — перешёл на бешеный темп.

Кто это так ладно, так четко выбивал босыми ногами ритм? Неужели он? Словно за ним следил огромный зал со зрителями… но нет, никто не видел его в эту минуту, разве что кошка Ведьма смотрела на него удовлетворённо.