Ведьма наговаривает, напускает болезни через ветер, воду, разные предметы (и даже посредством прикосновения, взгляда). В ее власти вызвать любовь либо отвращение («отворотить» или «приворотить»). «По выражению В. И. Даля, то, что мы считаем любовью, простолюдин зовет порчей, сухотой, которая бывает напущена» 〈Демич, 1899〉. Область человеческих чувств всегда считалась особо подверженной ведовству и открывала большой простор для козней ведьм. Многочисленные тому свидетельства – сыскные дела о ворожеях и ведуньях.
В 1647 г. в одном из московских приказов разбиралось дело о том, как крестьянка Агашка «портила» своего возлюбленного, бросившего ее. «Ходила сестра ее Овдошка ночью на погост, имала с могилы землю и ту землю с приговором давала пить изменнику» 〈Черепнин, 1929〉.
Боязнь ведовской порчи и ведьм сохранялась на протяжении столетий; случалось, что и духовенство, и высшие светские власти «слепо верили волшебству». В грамоте царя Михаила Федоровича упоминается баба-ведунья, которая наговаривала на хмель с целью навести на Русь «моровое поветрие» 〈Краинский, 1900〉. Особенно опасались ведьм во время свадеб, на которые старались пригласить «сильного» колдуна-охранителя (см. ВЕЖЛИВЕЦ).
Ведьм, ведуний, еретиц и «баб богомерзких» судили и преследовали на Руси вплоть до XIX в., также отмеченного тяжбами между испортившими и испорченными. Правда, по разделяемому многими учеными мнению, «фанатический взгляд на чародейство и применение к нему всех последствий выработанного инквизиционными судами процесса не переходили этнографической границы, до которой простиралось католическое народонаселение Речи Посполитой» 〈Антонович, 1877〉.
Многочисленными были, по-видимому, внесудебные расправы с заподозренными в ведовстве. В 1879 г. в деревне Врачевке Тихвинского уезда «крестьяне заперли в избе больную старуху, слывшую за ведьму, и сожгли ее. Эта дикая расправа, совершенная семнадцатью крестьянами на глазах у толпы в триста человек, ни у кого не вызвала протеста» 〈Демич, 1899〉. Испытывая, ведьм топили, а желая обезвредить, избивали и калечили. Считалось, что если наотмашь, изо всей силы ударить ведьму, то она потеряет колдовские способности (хотя бы их часть), а испорченный ею человек быстрее выздоровеет. Менее жестокие способы – ударить ведьму троицкой зеленью или «приколотить» ее тень гвоздями, нанести по тени удар осиновым колом (выстрелить в тень), повернуть заслонку у печи, ухват и т. п. В Забайкалье считали, что если мести пол «наотмашь» (от себя) – ведьма сейчас же удалится из комнаты.
Устойчиво сохраняющаяся вера в ведовскую порчу открывала широкий простор для наговоров и сведения личных счетов. «Одна крестьянка, промышлявшая мелочною торговлею, за что-то вознегодовала на свою соседку – такую же торговку и, желая выместить на ней зло, прикинулась испорченной; мужики, видя в бабе неладно, употребили в дело свойский в таких случаях способ излечивания: собравшись все на улицу от мала до велика, надели на больную лошадиный хомут, в котором водили ее по деревне для того, чтобы указала человека, ее испортившего». После того как испытуемая произнесла имя соседки, неповинная женщина вынуждена была «по требованию мира» «виниться и отколдовывать» (владимир.) 〈Добрынкин, 1876〉.
Несмотря на ореол боязни и таинственности, «знающая женщина» нередко приносит пользу: исцеляет больных, устраняет сглаз, порчу, испуг; лечит коров, отыскивает потерявшуюся скотину.
«Было у мяня корова заболевши. И мне сказали, что „иди к колдунье“. Она, как тольки я пришла, говорит: „Ты по животной пришла ко мне?“ Как взяла, пошла на двор… С час там была. Как пришла с двора, сказала: „Не думай никогда, что сделали худые люди. Всех скричала – не откликнулись! От Бога твоя корова лежит“. И правда, корова поправилась и хвостом не виляла» (новг.).
Крестьянки, которые «ладят на добро», в поверьях и быличках чаще именуются знахарками, бабками, шептуньями. Однако и роль ведьмы традиционно двойственна, ср. веру в «доброжелательность» «прирожденных» ведьм.
Ведьма, ведунья, наделенная способностью влиять на существенные стороны бытия (прежде всего на влагу, воду, плодородие), соотносима с высшим божеством восточнославянского пантеона – Мокошью. Древнерусское «мокшить» – значит «колдовать», а «мокоша», «мокуша» – «ворожея», «знахарка» 〈Аничков, 1914; Гальковский, 1916〉.