«Мясник» улыбается. А его палец лежит на спуске.
– Отпусти Андрюху! – хрипло выдавливаю я. – Иначе мои друзья сдерут с тебя кожу… Натянут на барабан и будут играть – пока ты не сдохнешь!
– Вранье, – качает он головой, – ты пришел один! За это время никакая подмога не успела бы добраться из поселка.
– Отпусти, иначе…
– Сопляк! Кого думал взять на испуг?
Дрожащими пальцами я вытаскиваю кинжал.
Верзила скалится в ухмылке:
– Глупый мальчишка… Зачем ты вернулся? Разве сложно усвоить главное правило – каждый сам за себя?
– Я дал слово!
– Какое еще слово?
– Слово трикстера, – шепчу, понемногу освобождая пальцы левой руки. Зажатая между ними тонкая фиговина выпрямляется в его сторону…
И ничего не происходит.
– Что, щенок? Ждешь награду за смелость? – «мясник» до сих пор улыбается, даже шагнул ближе, целясь в меня из «грача». – Ладно, убью тебя быстро!
«Неужели не сработало?!» – мелькает отчаянная мысль. Как завороженный, я смотрю в темный зрачок пистолета. Это длится долго – может быть, целую секунду… И вдруг «мясник» вскрикивает, будто его укусила змея.
Скатывается с крыльца, выронив оружие. Хрипит, корчась. Наверное, ему очень больно – так, словно кто-то невидимым ножом вспарывает его потроха.
Я вздыхаю – глубоко, облегченно. И наконец-то разжимаю сведенные судорогой пальцы – уже бесполезный, тонкий стержень выпадает на траву.
Я не ошибся. Это была «чертова игла» – та самая, о которой рассказывал Петрович. Мне удалось ее активировать. И значит, «мясник» еще пару часов будет хрипеть в невыносимых муках – прежде чем околеет.
Я обхожу его вздрагивающее тело, поднимаю с земли отцовский «грач». Шагаю в дом, пересекаю коридор, распахиваю двери чулана. Спускаюсь в открытый люк. И замираю внизу, будто наткнувшись на невидимую стену.
Подвал – слабо освещен. Но даже тусклого огонька диодной лампочки хватает, чтоб понять…
ОПОЗДАЛ!
Едкие ароматы крови и горелого мяса бьют в ноздри – так что перехватывает дыхание. А в углу скорчилась фигура – почти неузнаваемая…
И все-таки я его узнаю. Все-таки я могу рассмотреть даже то, что не хотел бы видеть, – с непоправимой, мучительной ясностью…
ОПОЗДАЛ!
Несколько секунд я не двигаюсь – будто ноги примерзли к полу. И наконец делаю шаг ближе, стараясь не вступить в широко растекшуюся мутно-бордовую лужу.
Мне страшно и невыносимо горько.
А он, этот полумертвец, вдруг открывает глаза и хрипит радостно:
– Глеб!
Его лицо, бледное, как вечернее небо, почти серое. Но Андрюха улыбается – словно ему полегчало в эти последние минуты.
– Глеб… ты такой молодец… – шепчет разбитыми губами. – А мне казалось… ты уже не вернешься…
Я проглатываю ком в горле. Пытаюсь ответить что-то бодрое:
– Да ладно, Андрюха… Разве я мог по-другому? – и торопливо отворачиваюсь, чтоб он не заметил предательские слезы. – Я ведь дал тебе слово… Слово трикстера!
Глава 2
…Солнце поднималось выше. А ветер качал кроны. Золотые листья слетали с веток и порхали, как растревоженные бабочки.
Один из листков опустился прямо в мою ладонь. Он оказался теплым, будто живым.
Я сжал ладонь, впитывая это тепло.
– Смысл есть всегда… Раз обещала – она сделает все возможное. Понимаешь, Ромка, мир не загнулся окончательно лишь потому, что еще есть люди… Люди, которые знают цену каждому слову… Она – из тех, кто знает.
– А ты… знаешь?
Я молчал, вслушиваясь в чириканье воробьев. Меньше всего мне хотелось казаться героем. Герой из меня – еще тот. Наконец озвучил:
– Иногда бывает трудно… почти невозможно оплатить эту цену. Но мы все должны стараться.
– То есть будем ждать дальше… – прошептал Ромка.
– Кид же говорил – неделя крайний срок. Потом он пошлет запрос в Центр – возможно, операцию придется перенести.
– Перенести? А если будет поздно?
Я вздохнул. Мне нечем его успокоить. Разве что в который раз озвучить правильные фразы:
– Центру виднее. Россия большая, а таких, как мы, – очень мало. Вдруг понадобилась срочная помощь в другом месте? Вдруг от этого зависит чья-то жизнь?