И следующее обстоятельство периода — громадное расширение государства. Добровольное присоединение народов, завоевания и колонизация столкнули русский народ с массой иных народов, с которыми он в целом жил мирно, «братался», перенимал их способы жизни, роднился, и это обстоятельство явно усугубляло пластичность русской натуры.
§ 5. ИМПЕРАТОРСКИЙ СИНОДАЛЬНЫЙ ПЕРИОДИмператорский период русской истории привел не только к ограничению народоправства, но резко усугубил различия сословий и различия в мироощущениях. Дворянство уравнялось в правах с боярством и сильно было разбавлено «пришлым» элементом. В ряды русского дворянства были вписаны татарская знать, старшины украинского казачества, прибалтийские бароны, польские шляхтичи, кавказские князья, азиатские ханы, немцы, французы, шотландцы, шведы и другие западные европейцы. В конце XVII века до двух третей бояр были нерусского происхождения, а "современные подсчеты показывают, что из 2867 государственных служащих, состоявших в период империи (1700–1917 гг.) в высших чинах, 1079, или 37,6 %, были иностранного происхождения, по большей части западно-европейского и, в первую очередь, немецкого. В середине XIX в. одни лютеране занимали 15 % высших должностей в центральном управлении. Ни в какой другой стране ряды знати не пополнялись таким числом иноземцев, и нигде больше корни ее в туземной почве не лежали так мелко".[133]
Желание догнать Европу требовало освоения ранее незнакомых отраслей, что привносило и иные термины, профессиональный язык иностранного происхождения, и, конечно, на иных принципах построенную культуру. Французский, немецкий, много реже английский языки звучали в высшем свете едва ли не чаще, чем русский. Появлялись Паоло Трубецкие, князья Сан-Донато (Демидовы), католики Гагарины и т. п. Церковь управлялась Синодом и в немалой степени стала государственным ведомством, когда и тайна исповеди для государства не являлась неприкосновенной, и Синодом мог управлять масон. Церковь обросла собственностью — "после Октября было национализировано и перешло в общенародное достояние более 8 млн. десятин земли (8275 тыс.), а также 424 476 млн. руб. капитала, 84 завода, 1816 доходных домов и гостиниц, 277 больниц и приютов, 436 молочных ферм, 603 скотных двора и конюшни, 311 пчелиных пасек".[134]
Духовное напряжение, на которое рассчитывал в свое время Иосиф Волоцкий, уходило из церкви; и неверующий высший свет своим отношением усугублял безбожную обстановку. Появившаяся интеллигенция ориентировалась на Запад, и православие ей также казалось ненужной ветошью. О взаимоотношениях церкви, государства и интеллигенции в этот период достаточно обстоятельно написал свое исследование Н. М. Зернов. Николай Михайлович Зернов (1898–1980) родился 9 октября в семье врача. В 1921 г. покинул Россию. Окончил богословский факультет Белградского университета в 1925 г. Один из организаторов и секретарь Русского христианского студенческого движения (1925–1932), первый редактор "Вестника РСХД" (1925–1929), секретарь и вице-председатель Содружества св. Албания и преп. Сергия (1935–1947), доктор философии Оксфордского университета (1932), читал лекции в 1947–1966 гг. в Оксфорде по восточной православной культуре, доктор богословия Оксфордского университета (1966). Был ректором Католикатского колледжа в Южной Индии, профессором экуменического богословия в университетах в США, директором дома св. Григория Нисского и св. Макрины в Оксфорде. Н. М. Зернов автор 15 монографий и множества статей по истории, философии и богословию православной церкви.
Книга его оснащена хорошими биографическими справками о философах и богословах русской православной церкви XX в. Смысл книги дан в названии "Русское религиозное возрождение XX века", а по содержанию его сочинение — это концептуальный рассказ о русской интеллигенции и русской церкви до революции и после нее в XX веке, об их сложных взаимоотношениях. Научная основательность книги позволяет выпукло представить ключевые факторы развития России и православную церковь в этот период до революции 1917 г. Церковь была полностью под контролем государства, во главе ее стоял Синод, в котором безраздельно господствовал обер-прокурор. Высшие иерархи, митрополиты, архиепископы и епископы по рангу приравнивались к генералам; протоиереи — к капитанам, а молодые священники и дьяконы — к лейтенантам.[135] Культурная и социальная изоляция духовенства — одно из следствий контроля государства над русской христианской общиной. Каноны православной церкви, предписывающие ее соборное управление, полностью игнорировались; внешне привилегированное положение епископата лишь прикрывало подлинную картину его порабощения и унижения.
Еще более тяжелое ограничение, которое императорское правительство наложило на церковь, было связано с приходом: традиционное самоуправление было упразднено, выборы духовенства прихожанами отменены, а заведование финансами и имуществом приходским советом запрещено. Подавлялась всякая попытка представительной организации в церкви.[136]
Священнослужители составляли весьма замкнутую касту, поскольку для рукоположения нужно было богословское образование, а оно давалось в семинариях и академиях, переполненных сыновьями священников, учившихся в них бесплатно. Количественно духовное сословие составляло обособленную касту более чем в полмиллиона человек.[137] Л. Милюков в "Лекциях по русской культуре" приводит следующие цифры: общее число духовенства в 1890 г. — 98 892 чел. Епископов, священников, и дьяконов — 54 957 чел. Следовательно, насчитывалось 43 935 лиц, занимавших низшие церковные должности.[138] И этот слой был очень различен по своим доходам, но един в своем приниженном положении.
Власть имущие принуждали епископов к удивительному единодушию. Так, журнал "В ограде церкви", издаваемый в Варшаве (№ 3, 1933) приводит следующий случай. Однажды один из почитателей Победоносцева выразил восхищение единодушием епископов на сессиях Синода под его председательством. Обер-прокурор презрительно ответил: "Они нарушают единство своими подписями: у каждого из них разный подчерк".[139] И соответственно с епископами обращались. Так, в марте 1905 г. было лишь 16 епископов, остававшихся в одной епархии более 5 лет, 22 — в течение 2–3 лет, 13 — в течение одного года и 13 — на еще более краткий период. Таким образом, за период правления Победоносцева епископ редко возглавлял одну епархию более двух или трех лет.[140] И после Победоносцева не стало легче. Так, власть Григория Распутина была столь велика, что епископ Иннокентий Иркутский был удален со своего поста за то, что осмелился критиковать целителя в частном письме. Епископ Андрей (князь Ухтомский) с трудом избежал такой же судьбы".[141] Эти факты совершенно противоречат легенде о «православной» сути монархии. Конечно, епископы были довольно обеспеченными людьми. Епископские доходы долгое время оставались тайной. В 1909 г. после настойчивых запросов Думы Синод опубликовал эти данные, обнаружившие, что наиболее густонаселенные епархии доставляли своим епископам весьма значительное содержание, как то: Киев — 48 000 руб., Москва — 35 000 руб., тогда как другие епископы получали сравнительно меньше: Пермь — 2900 руб., Псков — 3600 руб., Холм — 4000 руб. и т. д.[142]
Иным было положение приходского клира. Священник, как правило, — отец многочисленного семейства, кроме своего священнического служения, добывал себе на пропитание, обрабатывая землю, разделяя тем самым труд своей паствы. Государственное жалованье было введено только в 1893 г., и большинство духовенства вообще не могло его получать. Отпущенных средств было недостаточно, ив 1910 г. из 29 946 приходов 10 153 не имели пособий от государства. Лучше всего обеспечивались священники, которые служили на окраинах империи, по соседству с римско-католическим и протестантским духовенством. Жалованье их составляло от 800 до 1500 руб. в год. В центральных областях священники получали всего 300 руб… а в некоторых местах — даже 100 руб. Земля, принадлежавшая приходам, также распределялась неравномерно. В 1900 г. из 43 000 приходов в европейской части России только 28 675 имели землю. Возделывание земли отнимало у духовенства много времени и энергии, а если священник отдавал свой надел в аренду крестьянам, между ними возникали нежелательные конфликты. Поэтому главным источником дохода были сборы, доставлявшие священнику годовой доход около 400–500 руб. Такая система порицалась большинством священников, жаловавшихся, что необходимость брать деньги у прихожан за совершение треб унизительна и мешает установлению подлинно пастырских взаимоотношений с паствою. Но и отношения с епархиальным начальством были далеки от идеальных. Так, епархиальный суд мог налагать на священников двенадцать различных наказаний, начиная с неблагоприятных отзывов в послужных списках и кончая лишением сана и прав священства, причем в порядке вещей было наказание, вынесенное заочно без разбирательства. Типичным в этой жесткой системе было и воспитание. Так, к началу XX в. произведения писателей, вроде Тургенева, Гончарова и Льва Толстого, не допускались в библиотеки семинарий как вредные и революционные. И понятным становится вывод Н. Зернова о том, что русское духовенство было наиболее притесняемой и наименее обеспеченной группой среди образованных слоев общества.[143] Не вызывают поэтому удивления известия о том, что в годы первой русской революции из 53 семинарий в 48 происходили забастовки, или о том, что в 1911 г. из общего числа выпускников семинарий в 2148 человек, только 574 приняли священнический сан.[144]