Доспехи из консервных банок, сделанные Ойгеном Оппольдом. Фототипия
Коллекция О. А. Хорошиловой
Приговоренные консервы открыли, подкрепились, и закипела работа: срывали крышки, распрямляли остовы, несли запчасти мастерам «оружейного цеха», которые срезали, подбивали, выгибали пластины, соединяли их гвоздями и скрепками. Деталь за деталью соорудили доспех, а к нему – шлем с откидным забралом и огромный широкий меч. Поглядеть на это чудо сбежался весь лагерь и даже администрация. Мало кого интересовала постановка, никто даже не понял, какой благородный миф воскрешали в тот вечер на сцене. Пленные с шумным восторгом (и гордостью, конечно) следили за жестяным красавцем, который нетвердо, но грозно шатался по сцене в поисках новых врагов и побед.
Оппольд не остановился на достигнутом, вместе с помощниками он смастерил дивные кольчужные рубахи из пяти тысяч консервных крышек. Артисты преобразились – теперь они были истинными древнегерманскими воинами.
Мужчинам, игравшим женские роли, сочиняли наряды из подручных материалов, бедность туалетов скрывали красками и детальками из папье-маше. На расстоянии десяти – пятнадцати метров они выглядели вполне прилично. Немецкие пленные, сидевшие в сибирских лагерях, просили помощи у добросердечных крестьян, и те выдавали лучшее из жениного гардероба. Жены, кстати, против не были: благодарные германцы выписывали им контрамарки на свои спектакли, в 1918–1919 годах пленные часто приглашали русских на представления.
Лагеря побогаче покупали на стороне плотный ситец с набойкой, отрезы шелка и бархата, настоящие шляпы, обувь и парики. По свидетельству одного русского офицера, их труппа приобрела костюмов на 170 марок (сумма немалая), но за три спектакля затраты окупились.
Русские ловкачи из Гнаденфрея с благословения начальника лагеря списались с администрацией Бреславльской оперы и за условное вознаграждение получали на время шляпы, чулки, корсеты, парики, обувь и чудесные платья, не успевшие по причине затянувшейся войны выйти из моды. Сотрудники аккуратно паковали реквизит и на каждый ящик клеили ярлык с названием постановки и приказом: «Возвратить через два дня». Возвращали с благодарностью, подкрепленной рейхсмарками, и потом вновь слали письма со списком вещей, и вновь были ящики, примерка, выступление, занавес и шквал аплодисментов.
Иногда приходилось бреславльские костюмы доводить до ума: ушивать или расставлять по размеру актеров, украшать нехитрыми поясами, кружевами, аппликациями. Все это искусно проделывал бывший боевой офицер, открывший в Гнаденфрее на свои средства портновское ателье. Вместе с двумя ассистентами он создавал платья и нижнее белье из гофрированной бумаги, аккуратно расширял или собирал по фигуре полученные из театра туалеты. Другой умелец, поручик Леонид Майков, кавалер, между прочим, Аннинского оружия «За храбрость», стал в Гнаденфрее главным декоратором и гримером. Капризные этуали послушно вставали к нему в очередь: входили в комнату юношами, а выпархивали персиковыми красотками.
Способные мастера появились и в лагере Нейсс. Андрей Макашов, прапорщик 242-го пехотного Луковского полка, неожиданно открыл в себе талант дамского портного (и одновременно женского имитатора). Он организовал настоящую костюмерную и вместе с подчиненными офицерами успевал собрать в ней десятки нарядов для спектакля. Макашов ловко справлялся с непослушными иголками, прихотливыми тканями и капризными «актрисами», кроил и шил юбки, кофточки, платья, клеил шляпы, взбивал парики. Когда и как он научился кройке и шитью – загадка. Но снимки, сделанные во время генеральных репетиций и премьер, – лучшие комплименты его портновскому таланту.
Офицеру помогали Александр Дзиульский, прапорщик 323-го пехотного Юрьевецкого полка, игравший женские и мужские роли, а также прапорщик Антон Карпинский и подпоручик Борис Трезвинский. Правой рукой и бессменным гардеробмейстером Макашова стал Юрий Саморупо, подпоручик 33-го пехотного Елецкого полка, взятый в плен летом 1916 года. Этот самоотверженный офицер проявил похвальную склонность «к понимаю дамских костюмов» и владел «некоторой техникой дамского шитья, особенно в исполнении мелких и тонких ручных работ». Он ловко одевал Макашова, превращал его то в кукольную кабаретку, то в сальную мхатовскую старуху. «Он исполнял все указания и малейшие пожелания», – пояснял благодарный Макашов.
Александр Дзиульский и Андрей Макашов в пьесе «Доходное место». ГАРФ