Старшие опытные коллеги наставляли «мазочков», заучивали с ними реплики, подсказывали ужимки, движения. В Гнаденфрее их наставляли актер и полковник Успенский, профессиональный певец подполковник Горянский, знаток бальных танцев прапорщик Смирнов. Но молодые травести иногда обходились без помощи. Ежедневно по многу часов перед зеркалом, забыв об окружающих, они упорно тренировались, будто не к лагерной сценке себя готовили, а к блистательному бенефису в прославленном театре, от которого зависела карьера, да и вся жизнь. Этих упрямцев, потерявших ощущение времени и пространства, крепко веривших в актерскую судьбу, легко узнавали даже в куцей полевой форме «по их легкой походке, кокетливым взглядам, по нежным движениям их холеных ручек, которые они манерно складывали на груди».
Выученные, вышколенные, в платьях, париках и пудре – они вводили в любовный транс публику, и та мгновенно забывалась. Актеры уже не вспоминали о своем мужском военном прошлом. Вдохновенно игравшие женщин на сцене, в лагерной жизни они становились капризными, развращенными звездами и легко соблазняли пленных, отзывчивых на женскую красоту, пусть даже бутафорную.
Таланты и поклонники
Незакатной звездой, лучшим артистом-травести лагеря Гнаденфрей был Александр Полежаев, прапорщик 11-го стрелкового полка. Все его называли Шурочкой. Шурочка выступал в комедиях, драмах, операх. То, что не удавалось артистически (по неопытности), компенсировал дамскими штучками: кокетством, капризами, неожиданными шутками, любовной истомой. Зал млел и все ему прощал. В чеховской комедии «Медведь» он играл веселую вдовушку, придумал даже особый грим с глубокими ямочками, так тронувшими режиссера Успенского. В пьесе Островского «Волки и овцы» изображал бедную девицу Глафиру Алексеевну, и зрители в один голос признали, что Шурочка в спектакле «была очаровательна». Ему удавались роли Меланьи в комедии Шаховского, акушерки Змеюкиной в чеховской «Свадьбе», Анны Сергеевны в фарсе Мясницкого. В «Пиковой даме» он героически вытянул партию графини, оправдав вокальные недостатки комичной игрой. Шурочка был одарен и художественно – рисовал чудные декорации к спектаклям.
В ноябре 1915-го, как только в лагере Нейсс открылся художественный кружок, взошла звезда Николая Безекирского, прапорщика 230-го пехотного Новоград-Волынского полка. Не особо верили в этого мальчонку – вертлявый, хохотливый, несерьезный, но других на роль Анны Андреевны в «Ревизоре» не нашли. Безекирский как-то сразу, с полуслова режиссера понял задачу и на первой же репетиции доказал, что может играть убедительно. Спектакль, однако, отменили: не было реквизита и материалов для декораций. В феврале следующего года в гоголевской «Женитьбе» Безекирский бесподобно изображал Агафью Тихоновну. Свидетель его триумфа Андрей Макашов отметил, что прапорщик играл «без всякого шаржа, с чрезвычайно тонкой, полной естественности отделкой».
Русский артист-травести с поклонником. Лагерь Фридрихсфельд. 1916–1918 гг.
Коллекция О. А. Хорошиловой
Артист-травести, играющий любовную сцену с партнером. Лагерь Кёнигсбрюк. 1916–1918 гг.
Коллекция О. А. Хорошиловой
В обновленном «Ревизоре» Николай все же предстал в роли Анны Андреевны. Скупой на комплименты режиссер Захаров восторженно тараторил после спектакля о «вот этом весьма удачном» и «тех, просто гениальных» жестах, поворотах, интонациях. Зрители не могли поверить, что Анну Андреевну играл боевой офицер: «Тонкость имитации женщины была им доведена до того, что казалось невероятным, что роль исполнялась мужчиной. Все переживания были настолько искренни и естественны, что заставляли думать, что артисту свойственны женские эмоции». Так Безекирский стал лагерным артистом-травести. Он блистал в пьесах Чехова, Тургенева, Островского, Толстого. «А некоторые из ролей, – отмечал прапорщик Макашов, – он мог бы играть с тем же большим успехом даже в России».
Но у талантливого Безекирского был столь же талантливый (и потому опасный) конкурент – Владислав Долобовский, прапорщик 249-го пехотного Дунайского полка. Он впервые вышел в амплуа травести в гоголевской «Женитьбе», тоже играл Агафью Тихоновну, купеческую дочь. И хотя женские ужимки и высокий голосок ему еще не давались, выступил он уверенно и был вознагражден дружными аплодисментами.
Безекирский Долобовского недолюбливал, побаивался, что тот его обскачет, получит лучшую роль, станет главной звездой театра, оттого старался изо всех сил придумать что-нибудь эдакое и удивить зрителей. За этой своеобразной гонкой талантов с интересом наблюдал весь лагерь, и постановки получались всё лучше, ярче, острее. Этуали зло соревновались, но играли одинаково хорошо. Публика и режиссер Захаров снисходительно признавали ничью, комплименты делили поровну.