У фюрера были свои особенности восприятия информации. Так, Гитлер в целом считал разведку «бессмысленным занятием». Не большим было уважение к дипломатам. Когда граф фон Шуленбург в критический час — 28 апреля 1941 года — прибыл в Берлин с меморандумом, призывающим к сдержанности, он попросту встал, положил документ в ящик своего стола, пожал послу руку и поблагодарил за интересное экспозе.
Гитлер, в частности, вопреки всему не верил в быструю и эффективную мобилизацию СССР — в этом ему «помогли» оценки генерального штаба. В то же время попытки уверить его в миролюбии русских наталкивались на контраргументы: «Какой дьявол заставил русских заключить договор о дружбе с Югославией?» От волнения Гитлер стал спать всего 3–4 часа в сутки. Его внутреннее напряжение передавалось окружающим.
В Москве тоже росло напряжение. Раздражительность Сталина была видна многим. В начале мая Сталин занял пост Председателя Совета Народных Комиссаров — это очевидный показатель того, что он чувствовал приближение кризиса и был готов взять на себя ответственность. Сталин был явно недоволен развитием отношений с Германией. Частично он возлагал вину на Молотова. Мнение Шуленбурга было таково: «Определенно можно предположить, что Сталин сам поставил перед собой политические цели огромной важности… которые он надеется достичь собственными усилиями. Я твердо верю, что в международной обстановке, которую он считает серьезной, Сталин поставил перед собой цель предотвращения конфликта Советского Союза с Германией». Затем последовала кампания, совершенно очевидно рассчитанная на то, чтобы сохранить дружбу Германии. ТАСС 8 мая выступил с опровержением сообщений о якобы имеющей место концентрации германских войск у границ СССР. На следующий день советское правительство отказало в признании и сохранении дипломатических представительств Бельгии, Норвегии и Югославии; 12 мая Советский Союз признал поддержанное немцами правительство Рашида Али в Ираке. Через месяц, 14 июня, ТАСС в самых категорических выражениях отрицал наличие осложнений в советско-германских отношениях. Именно в этот день Гитлер провел последнее совещание со своими командующими. С каждым из них он разговаривал отдельно. А Жуков в этот день убеждал Сталина привести войска в боевую готовность. «Вы предлагаете проведение мобилизации, — отвечал ему Сталин. — Вы представляете себе, что это означает войну?» А Молотов, звуча в унисон, произнес: «Только дурак может напасть на нас».
В субботу, 21 июня, из Виши через советское посольство пришла телеграмма с сообщением о предстоящем нападении 22 июня Германии на СССР. Сталин в Москве и Деканозов в Берлине критически отнеслись к этой информации: провокация англичан.
А Гитлер накануне великого события решил вместе с Геббельсом проехаться по Берлину. На коленях у него лежал текст объявления войны Советскому Союзу. Геббельс записал свои впечатления: «По мере приближения решающего момента, фюрер, кажется, избавляется от своего страха. Вот так всегда. Видно, что он расслабился и его утомление совсем прошло». Гитлера волновало, какие музыкальные заставки будут теперь звучать перед передачами с Восточного фронта. Он остановился на нескольких тактах из «Прелюдий» Листа. Своему архитектору Шпееру он сказал: «Ты теперь часто будешь слышать эти звуки. Нравится тебе?… Мы сможем вывозить гранит и мрамор из России в любых нужных нам количествах». Перед отходом ко сну фюрер германского народа объявил окружающим: «Не пройдет и трех месяцев, и мы увидим крах России, такой, какого мир не видел за всю свою историю».
Границу перешли еще два дезертира. Их сведения нельзя было опровергнуть, германские войска выступали к границе. Нарком С. К. Тимошенко, начальник генерального штаба Г. К. Жуков и его заместитель Н. Ф. Ватутин пришли к согласию в том, что следует просить Сталина о разрешении объявить тревогу. Они прибыли в Кремль. Сталин спросил: «А что, если немецкие генералы посылают нам дезертира, чтобы спровоцировать конфликт?» Но отрицать очевидное становилось все труднее. Была подготовлена директива об объявлении тревоги. И снова в последний момент Сталин перебил Жукова: слишком рано, вопрос еще может быть решен мирным путем. Не нужно длинных телеграмм, послать короткую, что нападение может быть спровоцировано действиями германских войск. Войска приграничных округов не должны поддаваться на провокации. Двусмысленная телеграмма, приди она даже раньше, собственно, мало что меняла. Но она была отправлена (напомним, в ней были все же ключевые слова «неожиданное германское нападение возможно») в штабы округов в половине первого ночи 22 июня.