При всех недостатках, теория общественных формаций была (по крайней мере, для школы) чрезвычайно удобна и действенна. По определению замечательного философа М. К. Мамардашвили, она чистый кретинизм, до предела упрощенная концепция позволяла
«…запихнуть весь мир в самую маленькую головку, в полуатрофированный мозг человека, не желающего сделать даже усилия, чтобы попытаться думать; а тут пожалуйста: весь мир в вашем распоряжении без малейшего усилия с вашей стороны. И что удивительно весь мир с удовольствием лезет в эту схему»[718].
Отказ хотя бы внешний от марксизма (реально отречься от него гораздо сложнее, если вообще возможно: основы этой теории заложены в каждого из историков не только старшего, но и среднего поколения, с детства почти намертво) заставил срочно искать паллиатив, способный хотя бы в какой-то мере компенсировать эту тяжелейшую методологическую и что особенно важно для школы (прежде всего, средней, хотя эта проблема не обошла и высшую) методическую потерю. Вероятно, именно поэтому такой популярностью сегодня пользуются теоретические и квазитеоретические работы самого различного качества. Среди них труды Л. Н. Гумилева занимают, пожалуй, особое место.
Имя Льва Николаевича Гумилева (1912–1993) всегда было окутано неким романтическим флером. С одной стороны, это было связано с его происхождением из семьи выдающихся русских поэтов, с другой с теми гонениями, которым при советской власти подвергались все члены этой семьи, включая и самого Льва Николаевича. Интерес к его трудам, не вписывавшимся в идеологический стандарт, всегда был велик. Однако прежде ознакомиться с ними было не так просто: публикации отдельных книг и статьи в специальных журналах явно не могли удовлетворить все возраставший спрос на экзотические по тем временам теории, развивавшиеся в них. Зато в последние годы на читателей обрушилась просто-таки лавина монографий Л. Н. Гумилева[719]. Его работы ярки и необычны, подходы, развиваемые в них, широки, сторонники многочисленны. И все-таки, наверное, у любого, кто начинает знакомиться с теоретическим наследием этого незаурядного мыслителя, чтение его исследований не может не вызвать определенной настороженности.
Пожалуй, прежде всего это связано с некоторой недоговоренностью. Теория колебательного развития этносов неразрывно связана с представлением о пассионарности (она определяется автором как необоримое внутреннее стремление… к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели[720]) и базируется на ряде категорий, которые самим Л. Н. Гумилевым сколько-нибудь точно не определены (биогеохимическая энергия, переходящая в энергию пассионарную, которая в свою очередь создает этническое поле; признак пассионарности, передающийся на генетическом уровне; пассионарный толчок, неизвестно чем или кем дающийся и порождающий пассионарные мутации; пассионарии, субпассионарии и гармоничные особи и т. п.). Присутствие таких принципиально неформализуемых понятий позволяет охарактеризовать построения Л. Н. Гумилева не столько как строгую научную теорию, объясняющую исторический (природно-этнический, по определению самого Л. Н. Гумилева) процесс, сколько как художественный образ, описывающий его. Об этом же говорят и выделяемые Л. Н. Гумилевым периоды в развитии этнического цикла: подъем, акматическая фаза, надлом, фаза инерции (осень этноса), обскурация (сумерки этноса), жизнь этноса после конца. Показательно, что названия этих фаз (начало и конец которых, очевидно, могут выделяться лишь интуитивно, на неформальном уровне восприятия) представляют собой откровенные метафоры, каковыми сами фазы по существу своему и являются.
В то же время обилие научных терминов (преимущественно из арсенала дисциплин естественного цикла) в рассуждениях Л. Н. Гумилева может создавать и, по-видимому, создает у большинства читателей впечатление научности и самой теории, которой, следовательно, должны быть присущи строгость, логичность и непротиворечивость. Однако даже тем, кто безусловно признает научность концепции исторического процесса Л. Н. Гумилева (рассматривая ее как прозрение, базовую интуицию, умозрительное видение, не нуждающиеся в логическом обосновании), приходится признать:
«…при всей привлекательности и, скажем так, эмоциональной убедительности в пассионарной концепцииъ слабо прояснены многие вопросы, в том числе и фундаментальные»[721].
718
МамардашвилиМ. К. Мысль под запретом: Беседы с А. Эпельбуэн (окончание)//Вопросы философии. 1992. 5. С. 103.
719
Перечислить их все просто невозможно, назову лишь наиболее популярные: Хунны (М., 1960); Открытие Хазарии (М., 1966); Древние тюрки (М., 1967); В поисках вымышленного царства (М., 1970); Хунны в Китае (М., 1974); Этногенез и биосфера Земли (Л., 1989); Древняя Русь и Великая степь (М., 1992); От Руси к России: Очерки этнической истории (М., 1992); Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации (М., 1993); Черная легенда: Друзья и недруги Великой степи (М., 1994); Сочинения Л. Н. Гумилева в 15 томах (Фонд Мир Гумилева), и др.