Обратимся к рассказу Ипатьевской летописи о событиях 1226 г. В нем говорится, как боярин Жирослав оклеветал княжившего в то время в Галиче Мстислава Мстиславича перед галицкими боярами, сказав, что тот хочет выдать их своему тестю половецкому хану Котяну. Мстиславу удалось оправдаться, после чего он прогнал от себя Жирослава. Рассказ об этом летописец сопровождает проклятиями в адрес «льстивого» боярина Далее говорится: «Оттуду выгнанъ, иде ко Изяславу. Бѣ бо лукавыи льстецъ нареченъ и всихъ стропотливее и ложь пламянъ всеименитыи отцемъ добрымъ. Убожьство возбраняше злобу его, лъжею питашеся язык его, но мудростию возложаше вѣру на лжюу красяшеся лестью паче вѣнца; лжеименѣць, зане прелщаше не токмо чюжих, но и своихъ возлюбленных имения ради ложь. Того бо дѣля жадаша быти у Изяслава»[149]. Если эта уничижительная характеристика относится к Жирославу, то остается непонятным, почему человек с такими качествами должен желать служить именно Изяславу. Ничего не известно о знаменитом отце Жирослава, неясно, каким «венцом» мог боярин гордиться меньше, чем «лестью». Если же допустить, что речь идет об Изяславе, и что этот последний — сын Мстислава Галицкого, все встанет на свои места: Жирослав захотел служить Изяславу, так как тот так же лжив и льстив, как он (эти качества Изяслава проявятся позже, когда он нарушит союзнический договор с Даниилом Романовичем); знаменитый и «добрый» отец — Мстислав Мстиславич, только что отстоявший свое доброе имя, «венец» — символ княжеской власти. Под «убожеством», мешавшим «злобе», может иметься в виду отсутствие у Изяслава прочной опоры на Руси, в результате чего он был всегда вынужден опираться на иноземные силы — половцев, венгров, татар (заметим, что Галицкая летопись, к которой относится данный текст Ипатьевского свода, была не погодной хроникой, а цельным повествованием[150], и летописцу, комментировавшему события 1226 года, последующие деяния Изяслава были известны). Далее под 1226 годом описывается поход венгерского короля на Мстислава, отраженный последним; когда король вернулся в Венгрию, «угони Изяславъ со льстивымъ Жирославом идоста с нимъ в Угры»[151]. Ясно, что Изяслав имел какое-то княжение в Галицкой земле или близ нее, откуда мог бежать в соседнюю Венгрию.
Под 1233 г. в Ипатьевской летописи сообщается о войне Даниила Романовича с венграми, в которой волынский князь призвал на помощь Владимира Рюриковича Киевского, Изяслава и половцев во главе с ханом Котяном. В ходе войны Изяслав нарушил договор с Даниилом и повоевал его землю, заслужив у летописца обвинение в «лести», сходное с характеристикой 1226 г.[152]. Хан Котян приходился Мстиславу Мстиславичу тестем, следовательно, если Изяслав — сын Мстислава, то Котян — либо его дед, либо (если Мстислав был женат на Котяновне вторым браком) отец его мачехи. В любом случае[153] тесная связь Изяслава с Котяном и вообще с половцами вполне понятна. Она вновь проявилась в 1234 году, когда Изяслав, действуя в союзе с Михаилом Черниговским против Даниила и Владимира Рюриковичей, явился с половецким войском под Киев, разбил Даниила и Владимира и вокняжился (ненадолго) в столице[154]. Последнее упоминание Изяслава относится к середине 50-х годов: тогда он ненадолго отнял у Даниила Романовича Галич, опираясь на татарскую помощь[155].
Два из аргументов, которыми обосновывается точка зрения об Изяславе как сыне Владимира Игоревича — претензии на Галич и близость к половцам — имеют вес лишь в случае, если ей противостоит точка зрения об Изяславе как сыне Мстислава Романовича; но они теряют силу при предположении, что Изяслав — сын Мстислава Мстиславича. Мстислав Мстиславич владел Галичем позже Владимира Игоревича и гораздо дольше (около 9 лет — см ниже). Поэтому претензии его сына на этот город были закономерны. Его дети также были внуками половецкого хана, причем того самого, который действовал в это время (в т. ч. совместно с Изяславом — по крайней мере в 1233 г.). Союз с Михаилом Всеволодичем против Владимира Рюриковича (Ростиславича) не обязательно говорит о принадлежности к Ольговичам — совместные действия князей разных ветвей в первой половине XIII века нередки, причем были и иные случаи, когда один из союзников принадлежал к той же ветви, что и противник (см. об этом ниже). Кроме того, этот союз оформился только в 1234 г., а еще в 1233 г. Изяслав выступает совместно с Владимиром Рюриковичем. Именование Михаилом и Изяславом своею «братьею» болоховских князей, захваченных в плен Даниилом[156], не означает, что и Изяслав, и болоховские князья — Ольговичи, т. к. «братьями» считались все представители древнерусского княжеского рода, независимо от принадлежности к тем или иным его ветвям[157].
150
См.:
152
ПСРЛ. Т. 2. Стб. 770–771 («Изяслав же льсть створи… О лесть зла есть… кто в нѣи ходить, конѣць золъ прииметь. О, злѣе зла зло есть!»). По мнению А.В. Шабаги (Указ. дисс. С. 115–116), эти события имели место в 1232 г.
153
Вероятнее все же, что дочь Котяна была первой и единственной женой Мстислава. Во всяком случае, Анна Мстиславна, на которой около 1219 г. женился 18-летний Даниил Романович (следовательно, родилась она где-то в первые годы XIII в.), явно была дочерью от Котяновны. Даниил, по летописи, обращаясь к Котяну, называет его «отче» (там же. Стб. 753). Такое обращение не может носить феодально-иерархического характера, так как половецкий хан не был сюзереном волынского князя. Примечательно, что происходит это в момент, когда Котян вместе с Владимиром Рюриковичем Киевским и Михаилом Всеволодичем Черниговским пришли войной на Даниила (1229 г.), и последний обращается с просьбой о мире («Отче, измяти воину сю, прими мя в любовь себе») не к кому-нибудь из русских князей, а к половецкому хану. Это объяснимо только как обращение к старшему родственнику, деду своей жены, как бы занявшему для нее место отца (умершего годом раньше).
157
См. примеры употребления термина «братья» в сношениях между князьями разных ветвей: