– Может, здесь примешь, а? – через силу Барсуков улыбнулся и подтолкнул Грачева локтем.
– Чего? – вздрогнул, не просыпаясь, министр обороны – Я тут.
– Машину вертай.
– Чего?
– Машину вертай… устал я, ясно?
Вдруг стало слышно, как ноет мотор.
– Беспокойный ты… – раззевался Грачев. – Вроде бы русский, а отдыхать не умеешь…
И он опять закрыл глаза.
– Куда тебя дьявол несет, Паша? Генерал армии Грачев как счастье и гордость безумной России! Ты ж не птица – тройка, черт возьми, чтоб скакать хрен знает куда, ты ж у нас министр, ты ж… Фрунзе сегодня! Жуков! Рокоссовский! А куда ты несешься, мать твою за ногу? Водки хочешь? Здесь жри! Сколько влезет жри! Надо будет – цистерну подгоним. Зачем нам на Эльбрус-то лезть, объясни!
– С-час возьмем, и там возьмем… – Грачев с удовольствием вытянул ноги. – На снегу!
– Скучно ему, понимаете? – веселился Азат. – Не в себе он вроде как… без фейерверка… На горе-то, Михал Иваныч, мы были… на той… Пал Сергеич запамятовали. Так что не волнуйтесь уж, чудненько все будет, мигом обернемся… туда-сюда… как на ковре-самолете… Ребята адлерские – боги, а не ребята, куда хошь рванут, керосин на неделю схвачен, опытные, значит… Если Пал Сергеич еще что сфантазирует… мы мигом!
Барсуков вздрогнул.
– Погоди!.. Вертолет… что? Не из Москвы? Не федеральный?..
Азат расплылся в улыбке.
– А че ж следы-то следить? На кой хрен, прости господи? Местная машина, газпромовская… за их счет, можно сказать, живем. Мы гоняем, они платят, у них денег как газа…
– Без связи? Без спецсвязи?..
– Ага, налегке идем.
– Как без с-связи… Вы что? А случись война? В-в войсках что?..
– Да какая война… – протянул Азат. – Пауза у нас. Отпуск.
Свобода, короче говоря.
– Президент?! Президент тоже, бл, ждать будет?! Пока вы тут… настреляетесь?!
Барсуков вроде бы говорил, но его слова уже были мало похожи на человеческую речь, он лишь разбрызгивал во круг себя какие-то буквы.
– Э, Михал Иваныч… отличненько все будет, – ласково, как умеют только армяне, протянул Азат. – Какая вой на? С какой такой дурки? С кем воевать-то? С хохлами, что ли?..
– Па-а-авлик, – Барсуков завис над спящим Грачевым, – П-павлик… открой глазки, открой!
– Открыл. Дальше что? – Грачев стоял перед Барсуковым. – Говори, генерал.
Они стояли лоб в лоб, как звери.
«Вертолет, суки, перевернут», – догадался Азат.
– Говори, генерал, – повторил министр обороны Российской Федерации. – Я когда маленьким был, тоже ссал против ветра.
– Ты… дурак? Скажи, Паша, ты дурак? – выпалил Барсуков.
Грачев задумался.
– А сам как считаешь?
– Теряюсь в догадках, товарищ генерал армии!
– Все мужики России, Миша, делятся на две категории, чтоб ты знал! Долбоебы и мудозвоны. Других мужиков у нас мет, извини, конечно. Ты, генерал, в первом батальоне. До веку, так сказать. Я – во втором.
– Кончай, знаешь…
– Не кончай, а заканчивай, – Грачев поднял указательный палец. – А ты нервный, слушай! Нервный, Миша, это не тот, кто стучит пальцами по столу, а тот, кого это раздражает, понял?.. Вот так. Да, я негодяй, генерал, но тебя об этом предупреждали! А еще, Миша, я прагматик: лучше хер в руке, чем п…да на горизонте, – понял? Вот моя философия. И Борис Николаевич… ты башкой, генерал, не крути, сюда, значит, слушай… спокойно и благодарно: Борис Николаевич наш… я ж при Борис Николаиче в люди вышел! Поднялся при нем!
– Послушай, Пал Сергеич! Когда со всех сторон меня обступает лицемерие… – начал было Барсуков, но министр обороны остановил его, резко подняв руку:
– А главное, Миша, вот что: те парни, которые Бориса Николаевича… нашего… в России продвинули, они не ошиблись в нем, однозначно! Точный ход. На таком уровне ошибок уже не бывает. Да я всю грязь уличную готов вылакать как водку, чтобы лежать у его ног. Стесняться я не буду, мой ум любит простор, а с таким государем никому не будет тесно. Все поднимемся. Наш круг, я имею в виду! Вон, Москва, хватай что хочешь, любо объект. Это ж он дает – он, Ельцин!
Так что ты, Миша, когда в Кремль…свой поганый помчишься, чтобы меня там обосрать злонамеренно, ты всем говори: Пашка-афганец, что бы я, сука, о нем лично не думал, Пашка за Борис Николаича нашего жизнь отдаст! Жизнь, как Сусанин в песне!