– Ага…
Они подняли бревно, подставили плечи и медленно пошли по дороге, по снегу…
…Не только в Ачинске, нет, на всей Красноярщине не найти таких плотников, как Егорка и Олеша. Нет таких, и все тут! Дерево людей любит, руки, а руки у них – золотые! Если спросить Егорку, больше всего он уважал осину. 11п ней, между прочим, на осине, войну выиграли; не было у немцев таких блиндажей, как у нас, строить не умели, вот и мерзли, псы бесовские, да и поделом им!..
Холод, холод-то нынче какой! В Абакане, говорят, морозы сейчас злее, чем в Норильске. Спятила природа, из-за коммунистов спятила, ведь никто так не заколебал Красноярщину, как товарищ Федирко, главный местный секретарь. ГЭС через Енисей построили, тысячи гектаров болотом стали. Климат стал влажный, противный, сорок видов трав и растений просто исчезли, а волки, медведи и даже белки – все сейчас с порчей, все больные; медведь зимой по заимкам шарится, поближе к человеку жмется, потому как не может медведь жить на болоте, жрать ему стало нечего, вон как!
– Устал я… – протянул вдруг Олеша и скинул осину с плеча.
Перебрал, гад, шатается, – интересно, что же он пил.
– Перекур!
– Пошли, говорю… задрыга!
– Ну, пойдем, пойдем…
Олеша легко (откуда вдруг силы взялись?) закинул бревно на плечо. Егорка взял бревно с другого конца и медленно пошел за Олешей – шаг в шаг.
– Смотри… Алке-то за пятьдесят небось, а как выглядит, стерва…
– Какой Алке? – удивился Олеша.
– Да Пугачихе… Какудаетси только… не пойму…
– А че тут не ясно? – не понял Олеша. – Всю жизнь на воле, хавает один центряк: масло, маргарин, ананасы и все с рынка небось…
Они медленно шли друг за другом.
– Здорово, ешкин кот!
Директорская «Волга» стояла в воротах. Собиралась въехать, но не успела, наверное.
Чуприянов улыбнулся. В «Волге» рядом с шофером сидел плотный широкоплечий мужчина с чуть помятым лицом, сразу видно – не местный.
– Здравия желаем, – Олеша снял шапку.
– Здоров! – кивнул Чуприянов.
– Здрассте… – Егорка стоял как вкопанный.
Чуприянов построил дачу себе на отшибе, почти в лесу. Кто ж знал, что пройдет лет пять-семь и красноярский «Шинник», завод со связями, заберет этот лес поддачи?..
– А за осинку, мисюк, можно и в глаз получить, – сощурился Чуприянов. – Веришь?..
– Так деревяшки ж нет, – удивился Егорка. – Вся деревяшка, Михалыч, еще в пятницу вышла… А эта на полати пойдет, любо! Осинка-то мохнорылая… не осинка, а меруха, все равно рухнет…
– Тебе, брат, можно быть дураком… – Чуприянов протянул Егорке руку, потом так же, за руку, поздоровался с Оле – шей, – грех, конечно, но ладно! А меня, родной, не срами, еще раз поймаю тебя с контрабандой, сразу тебя Гринпису сдам. Тебе там такую жопию организуют – мало не покажется…
Егорка опешил.
– Так его ж пристрелили вроде…
– Пристрелили, милый, Грингаута, начальника милиции… И не пристрелили, а погиб Грингаут смертью храбрых. А Гринпис будет для тебя страшнее, чем милиция. Точно тебе говорю!
Подполковник Грингаут, начальник местного ОВД, погиб в неравной схватке с браконьерами: поехал на «стрелку» за долей, а получил – из кустов – две пули в лоб.
Человек в «Волге» тихо засмеялся. Он смеялся так, будто стеснялся своего смеха.
– Вот, ешкин кот, работнички… На хрена мне такие? А, Николай Яковлевич?
Чуприянов то ли шутил, то ли действительно извинялся перед своим гостем.
– Только в лесу эта осинка и впрямь не нужна, – возразил Николай Яковлевич. – Вот мужички и стараются. Сгниет же на корню!
Чуприянов упрямо замотал головой:
– Все равно засопливлю! Неохочи работать! Когда команды нет, а осинка срублена, это бардак…
Стакан не получат.
Егорка обмер: это он предложил рубануть осину, – Олеша, вон, уже косится, значит жди и от него тумаков.
– Нет, это жестоко, – опять засмеялся тот, кого звали Николай Яковлевич.
– Очень жестоко, – подтвердил Олеша.
Егорка тоже хотел что-то сказать, но не успел, Чуприянов повернулся прямо к нему.
– Кукурузь осинку обратно в лес, – приказал он, открывая «Волгу». – На сегодня есть работа?
– Как не быть, всегда есть…
– Вот и давайте, – Чуприянов хлопнул дверцей машины. – Потом поговорим.
«Волга» медленно въехала в ворота усадьбы.
Чуприяновский дом был очень похож на купеческий: крепкий, огромный; такой дом сто лет простоит, и ничего ему не сделается; хозяева, это видно сразу, любят дом, в котором они живут.
– Значит, Ельцин так и не понял, что Россия – крестьянская страна… – Чуприянов снял шапку, расстегнул дубленку и спокойно, не торопясь, продолжал только что прерванный разговор.