Он же с Луны на нас упал, этот Гайдар! Гном с Луны! По всей стране идет массовая агитация за здоровое питание.
Петраков поднял глаза:
– То есть?
– Кто здоровее, тот и сыт, Николай Яковлевич, что же здесь непонятного?..
…Никто не заметил, как в горнице появился Егорка. Даже Катюха, хлопотавшая у печи, заметила Егорку не сразу. Сняв шапку, он мялся в дверях.
Разговор оборвался на полуфразе, чисто по-русски, как – то вдруг. Чуприянов и Петраков опять выпили по рюмке и так же молча закусили – солеными маслятами. Молодец, Россия: никто в мире не додумался закусывать водку солеными грибками. Никто!
– На самом деле по глинозему… решения пока нет, – сказал Петраков. – А вот алюминий будет продан.
– Какой алюминий? – насторожился Чуприянов.
Красноярский алюминиевый завод, уважаемый Иван Михайлович.
– Так он же крупнейший в Союзе!
– Потому и продают. Купит, говорят, некто Анатолий Боков. Сейчас – учитель физкультуры. Где-то здесь. В Назарове. Есть еще какие-то братья, то ли Чернавины, то ли Черные… С тьмой что-то связано, короче. В доле будут. Вместе с учителем.
Петраков взялся за хариусы.
– Сынок чей-то?
– Нет. То есть чей-нибудь – наверняка. Не от святого ж духа явление! Лет ему тридцать. Я вчера здесь, в Красноярске, узнал.
И опять стало слышно, как в горнице тикают ходики.
– А нынешнего куда? Трушева? Он же молодой!
– На тот свет, я думаю, – твердо сказал Петраков. – Если, конечно, сопротивляться будет.
– Значит, – разозлился Чуприянов, – ко мне тоже придут, – так?
– Приватизация будет кровавой, – согласился Петраков.
За окном только что было очень красиво, светло. И вдруг мигом все почернело; так резко, так быстро, за секунды ночь побеждает только в Сибири. Зимой в Сибири нет вечеров, только ночь и день, все.
– Какая глупость: ваучеры должны быть именные! – взорвался Чуприянов. – Только! С правом наследования! Без права продажи из рук в руки!
– Точно так, – кивнул Петраков. – Так и было в программе Малея, но программу Малея не приняли: Егор Тимурович убежден, по глупости, что именные акции – это не рыночный механизм.
– Да плевать мне на Гайдара, – закричал Чуприянов. – Ведь будут убивать!..
– Очевидно, Егор Тимурович считает, что на рынке должны убивать. Верхи готовы спутаться с низами. Они сделают это с удовольствием. На колхозных рынках всегда столько убийств! Нас убийствами не испугаешь. И не остановишь.
Чуприянов опешил:
– Но ведь это зверство.
– Зверство, конечно… – согласился Петраков, не отрываясь от хариуса.
Ему былотаквкусно, что разговор он поддерживал исключительно из вежливости.
– И вообще, посмотрите на Гайдара! Что, – Господь создал Гайдара по своему образу и подобию? Боюсь я, не жить Гайдару на одной земле вместе с этим народом. Вы… вы понимаете, что начнется сейчас в России?..
– Кажется, понимаю, – кивнул Петраков. – Только сделать ничего не могу. Академики теперь никому не нужны, дорогой Иван Михайлович. У народа не останется ничего, кроме глаз. Чтобы плакать.
У тех, кто выживет, разумеется…
– Все мы, похоже, теперь не нужны! – махнул рукой Чуприянов.
– Да. Наверное, так…
Ночь, ночь была на дворе, а время всего – седьмой час…
Егорка закашлялся. Не из деликатности, а потому что так случилось.
Кашлял Егорка так, будто старый трактор заводился.
– Чего? – вздрогнул Чуприянов. – А?..
Муха все еще билась в окне: на мороз собралась, идиотка, в снег, в пургу…
– Мы, Михалыч, трудиться боле не бум, – твердо сказал Егорка, прижимая шапку к груди. – Огорченные потому что до крайности.
– В сенях подожди, – взорвался Чуприянов. – Тебя вызовут!
– Но если, Михалыч, кто на тебя с ножом закозлит, – спокойно продолжал Егорка, – ты, значит, не горюй: за тебя весь народ сразу встанет, так что назаровских носков мы всем обществом отгуляем.
Чуприянов налился кровью – или «клюковка» стала – вдруг – такой красной?
Злое, злое небо в Сибири: тучи висели так низко, темнота была еще и от них, от туч…
– Сиди в сенях, марамой! Аппетит гадишь!
Петраков засмеялся:
– Запомни, Егорка, на обиженных в России воду возят!
Егорка вытянул губы и как-то уж совсем по-ребячьему взглянул на Чуприянова:
– Я ж за баню, Михалыч, обижен, а не за себя, пойми по-людски!
Петраков сам положил себе еще один жирный кусок хариуса и аккуратно, одной только вилкой, содрал с него кожицу.