Бурбулис смотрел на Ельцина. Глаза Ельцина были, как опрокинутые ведра.
– Съезд… а лучше, конечно, Верховный Совет… будем транслировать на весь Союз. Только, – Бурбулис остановился, – только… Борис Николаевич, сразу договоримся, вы – не Агафья Тихоновна, я – не Подколесин. Нет, значит, нет, но я надеюсь на честную и глубокую дискуссию!
Бурбулис знал: у Ельцина избирательный слух. Если Ельцин становился вдруг «глухонемым», значит, решение уже пришло. И наоборот: если Ельцин сомневается, не уверен в себе, ему обязательно нужен разговор, спор, причем он признавал только честный спор – наотмашь.
В кабинете стало тихо.
Началась пауза.
– Я хочу… задать вопрос, – медленно сказал Ельцин. – Как вы считаете: почему Горбачев… после октябрьского пленума… меня не убил?
«Приехали…» – подумал Бурбулис.
– Не смел, Борис Николаевич.
– Смел. Еще как смел, – махнул рукой Ельцин. – Пара таблеток, понимать, и Борис Ельцин спокойно умирает… в собственной койке.
А они вон кого… из бутылки, значит, выпустили.
– Джинна…
– Его!
– Рука не поднялась, Борис Николаевич.
– Вот… – Ельцин поднял указательный палец. – Правильно говорите: рука! Каждое убийство так, понимать, устроено, что оно никогда не идет на пользу. Кого в России убили правильно. А? То есть правильно сделали, что убили?
– Троцкого, – уверенно сказал Бурбулис. – Он был страшнее, чем Сталин.
– Я про счас говорю, – махнул рукой Ельцин. – Вот – нету! Вот – не найдете! А то, что предлагает демократ Бурбулис, это… даже не убийство, это больше, чем убийство…
Бурбулис с изумлением посмотрел на Ельцина:
– Вы чего-то не поняли, Борис Николаевич?
– Да все я понял, – махнул рукой Ельцин, – я… этот ваш замысел, понимашь, насквозь вижу… не дурак!
– О целесообразности убийства, – мягко улыбнулся Бурбулис, – у Фридриха Шиллера есть умнейшая пьеса: «Заговор Фиаско в Генуе». Но мы-то, Борис Николаевич, говорим с вами сейчас о другом: страну нужно спасать от Горбачева. Либо Горбачев, спасая себя, зальет Россию кровью. Такова «реал политик», как он говорит!
Разве Борис Ельцин, спрашиваю я Президента нашей державы, может допустить, чтобы страна, тот народ, который его выбрал, захлебнулись бы в крови? А Горбачев… с этим ГКЧП просто ждал, чья возьмет. Он ведь давно его замыслил, ГКЧП, отсюда это ничтожество – Янаев. Главная фигура. Серьезный человек на авантюру бы не пошел. Сейчас по подлости что-нибудь опять придумает…
– Придумает! – согласился Ельцин. – Как пить дать!
Он устал, и ему хотелось пирожных.
За власть борется! Правда – все глупее и глупее…
– И шта-а?..
– Нам пора нанести удар. Первыми. Я… не прав, Борис Николаевич?
– М-может быть, м-мо-жет быть…
Ельцин был сладкоежкой: ему очень хотелось, чтобы в кабинет принесли бы сейчас парочку ром-баб; он любил их больше всего. Наина Иосифовна строго следила за весом своего мужа. Пирожные, как и алкоголь, в их доме были запрещены (кроме пирога с курагой, сделанного Наиной Иосифовной по своим рецептам; в нем почти не было теста).
– И кого мы убиваем?! – взорвался Бурбулис. – Советский Союз, которого по факту давно нет? Советский Союз, где под Союзным договором, кроме автографа Президента Ельцина, должны были, как нам объяснили, стоять визы всех российских автономий, как будто татары, чуваши и калмыки – это уже не Россия!
Кому он нужен, такой Советский Союз, а? Он что, нужен России?
Это была правда. Испугавшись национализма, Горбачев решил, что новый Союзный договор обязаны подписать все российские автономии. И пусть каждая автономия сама решает, какой у нее экономический строй. («Хоть феодальный», – кричал Горбачев.)
Бурбулис был очень прилипчив:
– Что, Президент России не видит того, что видят сейчас все его соратники?..
– Президент России… – тяжело сказал Ельцин, – он – Президент… Он вам не Шиллер, понимать…
«Запомнил, дьявол», – удивился Бурбулис.
– Хватит, понимашь, в России заговоров… – продолжил Ельцин. – Взвесьте потери. Жизнь течет и течет… сама себя исправляет, россияне так, значит, устроены, что они всегда что-нибудь придумают, сами схватят себя за волосы и вытащат из болота… Так нет же, понимашь! Бурбулис ставит плотину. Ш-шоб наводнение было, ш-шоб смыло кого…
Может, руки чешутся?.. Чешутся, Геннадий Эдуардович! В России не было еще такого заговора, чтоб всем хорошо оказалось, это не Генуя, понимать, вы меня Генуей не пугайте!..