А сейчас вот Ельцин пришел?
Когда на Русь явилась орда, епископ Владимирский Серапион вдруг сравнил (1275 год или около 1275-го) монголов и русских: «Да, – писал отец Серапион, – монголы есть «погани», ибо «Закона Божия не ведущи», но монголы тем не менее не убивают единоверних своих, не ограбляют, не обыдят, не поклеплют, не украдут; всяк поганый своего брата не продаст; но кого в них постигнет беда, то искупят его и на промысел дадут ему… а мы… во имя Божие крещены, если и заповеди Его слышаще, всегда неправды есмы исполнении и зависти, немилосердия; братью свою ограбляем, убиваем, в погань продаем…»
Больная это тема, обидная… тяжело русским с русскими, очень тяжело, нет между ними братства, соперничество есть, а братства нет. Разве что – временное. На лихолетье. А потом – снова, в России идет вечная гражданская война. Была, есть и будет. Но здесь, на богомолье – утешение. Здесь все люди как братья и сестры, здесь как-то иначе бьются человеческие сердца…
И звон, колокольный звон! Это земли русского эпоса (земли и небеса), это мир былин, героев, мир великих подвигов. Ведь где-то здесь, совсем рядом, насмерть бился Александр Невский… Эти холмы, эти поля, эти озера, скованные льдом, помнят многих богатырей, честью считавших умереть за Россию.
Так ведь и сельцо Михайловское, между прочим, здесь же, совсем рядом, всего в сорока верстах от Печор…
«Нас пленяют плотские страсти, ибо ум наш удаляется от созерцания Бога…» – в Псково-Печерской обители живут совершенно особые люди. Они знают Бога. Они познали Его волю. Они – Его сотаинники.
Псково-Печерский монастырь – единственный монастырь в России, который никогда не закрывался, даже в советские годы. «Господь приходит здесь…» Коммунистическое начальство, в том числе и псковские чекисты, люди с большим кровавым опытом, боялись, остерегались монастыря. Главное, чтобы здесь на проповедях не было бы вольномыслия (а вольномыслия, к слову, в монастырских храмах никогда и не было: к чему они, эти кукиши в карманах, – к чему?)!
Зимой 40-го, сразу после присоединения Эстонии, милиционеры влетели сюда, в монастырский двор, на мотоциклах. И почему-то (привычка, что ли?) принялись палить из револьверов, правда в воздух.
Три выстрела – и три осечки. Их начальник, рябой парень двухметрового роста, вогнал в ствол новый патрон. Выстрел. И опять осечка…
Монахи сбежались на площадь.
Милиционеры на мотоциклах были для них как гуманоиды… никто, впрочем, не знал тогда этого слова…
– Напрасно, все напрасно… – прошептал кто-то из монахов. – Пули-то у нас не летят…
Не сговариваясь, милиционеры развернулись и – к воротам…
Чудо? Нет. Просто пули здесь не летят…
Брат спросил авву Сисоя: «Что мне делать?» Авва отвечал: «Нужное для тебя дело – совершенное безмолвие и смирение. Ибо в Писании сказано: блаженны все уповающие на Него. Тогда ты можешь устоять…»
Тишина-то какая… Городской человек быстро ко всему привыкает. Ко всему, но не к тишине…
Отец Тихон медленно перевернулся с боку на бок – сон по-прежнему туманился вокруг него, где-то рядом, звал его себе, но пора, пора вставать, дел-то нынче особенно много, надо, кстати, и кое-что записать…
Какое мужество все-таки: Патриарх Алексий Первый мы шел на кремлевскую трибуну и бросил вызов Хрущеву, давшему клятву, что он, Хрущев, уже при своей жизни продемонстрирует России «последнего русского попа»…
Да, снять бы фильм об этом: истеричный Хрущев и – Патриарх всея Руси, публично стыдящий главу государства…
«Миролюбивые силы» (их съезд) разбойничьим свистом согнали старика с трибуны, но Патриарх сказал главное: Россия без Бога – это страшная Россия!
КГБ пощадил Патриарха. Не поднял свой «карающий меч». Был убит (отравили) митрополит Николай, готовивший речь Патриарха:
Вчера кто-то из прихожан оставил в храме номер «Известий». Отец Тихон давно, с месяц наверное, не читал газет. А здесь – большое интервью Анатолия Чубайса. Вот это текст! Ай да Чубайс – откровенен донельзя, бездумно!
Дословная цитата-признание: «Знаете, в последние три месяца я перечитал всего Достоевского. И я сейчас не чувствую ничего, кроме физической ненависти к этому человеку. Он, разумеется, гений, но за его представление о русских как об особенных, святых людях, за его культ страдания и ложный выбор, который он предлагает, мне хочется разорвать его на части…»