— Колеса?! — насторожилась Алька.
— Брежнев страной ворочал, а какая-то прошмандовка безродная — Брежневым. И все ее боялись! А от таблеток Брежнев совсем дурак сделался.
Спрашиваю у своего: «Ты Герой Соцтруда?» — «Герой». — «Академик?» — «Академик». — «И куда ты смотрел? Ты врач или не врач?!»
Молчит. Понимаешь? Они молча разговаривают. У них кто морду вовремя отворотил, тот политик.
— Игорек, виски! — попросила Алька.
— Тебе хватит.
— А я для тебя…
— Подлизунчик?
— С любовью!
Не сговариваясь, Ева и Алька старались не смотреть на Олега Константиновича: пусть дед расслабится и отдохнет. Там, за окном, идет снег, а когда в Москве снег, Москва сразу становится добрее…
— Ты со своим-то перемолвись! Пусть деда обратно в цирк вернет.
— Ай, не смеши… — отмахнулась Алька. — Моего только митинги интересуют. На грузовиках с кумачом раньше гробы стояли. Теперь стоят микрофоны. А мой когда микрофон видит, у него сразу эрекция делается. «В Москве появилась секта «Свидетели НПФ». — Алька очень смешно пародировала Григория Алексеевича. — Скажите, вы тоже верите в пенсионную реформу?..»
— Устала?
— Не то слово, подруга! Спроси его о чем-нибудь, так он битый час будет долдонить, что при Советской власти телевизоры переключались плоскогубцами! И что в правительстве сейчас — одни студенты, а у самого в рот взять нечего…
— Ну есть же в нем какая-то страсть? Он ведь страну изменить хочет…
— Я знаю, чего он хочет! — Алька смотрела на Еву, как на идиотку. — Бессмертия он хочет! И бабу на ночь, чтоб бабе потом всю жизнь испортить.
— Уверена?
— Еще как! Здравствуйте, Иван Царевич — защебетала Алька, копируя голос Григория Алексеевича. — Мы получили вашу стрелу. К сожалению, сейчас все лягушечки заняты, но ваша стрела важна для нас, оставайтесь на линии…
— То есть полюбить нереально? — уточнила Ева.
— Комаров можно любить, слушай?! Любовь — это когда ты подыхаешь от голода, но сидишь, блин, и слушаешь, как у него день прошел!
К Олегу Константиновичу незаметно подсел какой-то важный господин, и они о чем-то оживленно говорили…
— Сейчас этот м… дак на Сахалин собрался. Говорит, чтобы я с собой все гольфики взяла. Октябренском буду, понимаешь? С голыми коленками! А на Сахалине, родная, минус сорок.
Ева улыбнулась:
— Кормилицу отморозишь…
— А у меня это и так слабое место! Отверчусь, так он сразу губки надует и потом долго будет объяснять, откуда у баб целлюлит.
— Клево!
— Бабы жопой думают, оттого и целлюлит! Знаешь, я скоро… деньги начну ненавидеть. На хрена они нужны, слушай, если я их на похороны себе зарабатываю…
Ева резко потушила сигарету.
— От тебя здоровьем за версту прет! — громко сказал она. — Подумаешь, мужик безмудый попался! Первый раз, что ли?
— Такой? Первый. Первый раз, ей-богу…
Ева засмеялась — по-доброму, с явной симпатией к Альке:
— Согласна, что мужик к своей женщине должен как к матери относиться. Все чувства, кроме сексуальных. Вот тогда это точно любовь!
— Евик…
— Молчи! На Сахалине невротик твой, — спокойно продолжала Ева, потянувшись за сигаретой, — познакомит тебя с губернатором острова.
— А это… остров? — испугалась Алька
— Да. В бушующем океане. Если не познакомит — сама напросишься. Зовут его Игорь Павлович. Ты не представляешь, мать, как богат этот дядя! Вместо своего телефона дашь ему мой.
Алька вытерла слезы.
— Дать только телефон?
— А что еще?
— Странно, слушай… Только телефон.
Ева любила, когда ее называли охотницей, и очень злилась, если называли шлюхой.
«Возлюби ближнего своего…» — прекрасные слова! Если у «ближнего» есть деньги.
— Ну а в Москве, — улыбнулась Ева, — сразу заболеешь. Лихорадка Денге. Вторая стадия! И невротик твой сам отвалится. Мы ему Вику подкинем: ротик у нее золотой!
Алька расцвела:
— Свобода, что ли?! Подруга, это без стеба?
— Не груби, не люблю. Если грубить, то только маме… раз дочь такую родила…
В последнее время Ева много курила. Когда пачка кончалась, Ева ругала себя как могла, давала слово, что с этой минуты она будет курить меньше… почти не курить… и все опять повторялось по кругу.
— Скажи точную дату… — не отставала Алька. — Засвети вопрос! Я буду ждать, и время пойдет быстрее!
— Говорю же: как вернешься в Москву. Но Игорь Павлович — за тобой!
— А ты, говорят, пикаперов взяла? — вдруг спросила Алька. Ей очень хотелось сказать Еве что-то приятное.