Алиев редко шутил (тяжеловат он для шуток), но юмор — любил. Особенно анекдоты о себе. Ельцин, например, их терпеть не мог, а Алиев любил, хотя анекдотов об Алиеве почти не было.
На улице Алексея Толстого в Москве, где жили многие бывшие руководители Советского Союза, Караулов быстро обрастал связями и дружбой. В 88-м, четыре года назад, он догадался возить с «концертами» по России бывших членов Политбюро ЦК КПСС и Секретарей ЦК. Эта нелепая «конструкция» называлась «Политические вечера „Вокруг Кремля“» журнала «Театральная жизнь», где после «Огонька» Караулов работал «на договоре».
Гришин, Шелест, Полянский, Рада и Алексей Аджубей, чуть раньше — Шепилов, потом, в 90-м, Анатолий Собчак и другие, набирающие вес депутаты, историки партии, актеры — Василий Лановой, Владимир Андреев, Ирина Мирошниченко… — все они «работали» у Караулова по два-три «концерта» в день.
Народ шел толпой. Ленинград, Зеленоград, Архангельск, Вологда, Киров, Воронеж, Смоленск, София и, наконец, Тель-Авив, где (как иначе?) особым успехом пользовался Петр Ефимович Шелест с его известной — среди евреев — репутацией: махрового антисемита.
Бывшие руководители страны в свободной дискуссии с людьми. Караулов брал у «великих» интервью прямо на сцене, включая в свои опросы записки из зала[65].
В 90-м, в разгар травли, когда Алиев места себе не находил, читая статьи об «алиевщине» и о «сладком времени» его «ханства» (больше всех старались «Правда» и «Литературка»), Караулов явился к нему домой. Точнее — к подъезду: часа полтора, не меньше, они гуляли в тот день по Патриаршим. Говорили, говорили… И действительно подружились. Гейдар Алиевич был абсолютно закрытым человеком, тем дороже (для каждого из них) были эти отношения.
Караулов часто приезжал сейчас в Баку… — не из-за съемок, нет: поговорить с Гейдаром Алиевичем. Встречались они два-три раза в год, но по 5–6 часов: сначала большой разговор у Алиева в Президентском аппарате, потом, ближе к ночи, ужин, на который часто приезжал Ильхам.
Все интересовало Президента Азербайджана: Ельцин, Гайдар, экономика, регионы, банки, строительство, нефтепровод Баку — Новороссийск, где застряла (гигантские объемы) азербайджанская нефть — Россия отказалась вдруг ее принимать…
Ельцин ненавидел Алиева. Он ненавидел всех, кто помнил, каким он, нынешний Президент России, был на Политбюро: тихий, вечно молчавший, незаметный…
Это Ельцин приказал: «Ничего у Азербайджана не брать!»
Нефть, сельхозпродукцию, даже икру…
Рамазан Абдулатипов, в тот год заместитель Хасбулатова, изумился, пошел к Ельцину.
«Ва-аще ничего», — грозно повторил Президент.
Кого он пугал? Кому он сделал хуже?
Ничего так ничего… — Алиев тут же распорядился ускорить проектные работы по строительству «южной ветки» нефтяной трубы.
Куда? В обход России. В турецкий Джейхан!
Караулов часто рассказывал Гейдару Алиевичу о Минтимере Шаймиеве, Президенте Татарстана: Караулов видел в Шаймиеве человека, который стал — неожиданно для всех — как бы моральной альтернативой Ельцину.
Осторожен и хитер, мягок и улыбчив: сын своего народа, настоящий татарин, из глубины веков, отец нации, спасший и татар, и башкир, и русских (всю республику!) от танков Павла Грачева.
Гейдар Алиевич пригласил Шаймиева посетить Баку. Неофициальный визит сразу стал почти «протокольным»: Минтимера Шариповича в Баку встречали так, как здесь принимают только глав государств.
Почетный караул различных родов войск, сводный оркестр, красные дорожки, люди с флажками Татарстана на улицах, вечером — официальный концерт, который открыл Муслим Магомаев.
В резиденции Алиева на Апшероне они, Президент Татарстана и Президент Азербайджана, беседовали до пяти часов утра. Вроде бы уже попрощались, пожали друг другу руки, а все… говорили, говорили, говорили…
Одиноко, очень одиноко Алиеву в родном Азербайджане, невооруженным глазом видно, как возвышается он над всеми!
Алиев тревожился за Татарстан. Разве можно забыть, что творилось здесь, в Баку, в январе 90-го? Официально «по Горбачеву», 200 погибших. На самом деле бойцы маршала Язова раздавили — танками — более тысячи человек. Интересно все-таки распоряжается история. В 68-м, когда советские танки вошли в Прагу, погибли 108 чехов и словаков, 12 бойцов армии генерала Павловского. А в 90-м, только в одном Баку, Горбачев убил более тысячи жителей города, среди них — и младенцы, и 90-летний старик…
Через год Горбачев станет лауреатом Нобелевской премии мира…
Танки Язова безжалостно давили людей, на полном ходу врезаясь в толпу. Погибших (куски человеческих тел) сбрасывали в Каспийское море, но Каспий взбунтовался: труп семилетнего мальчишки выбросило из моря на пляж, в десяти метрах от резиденции Первого секретаря ЦК Везирова, накануне сбежавшего в Москву. Труп мальчика рвали на части бродячие псы: его некому было убрать, резиденция была пуста, вся охрана — тоже сбежала…
65
В апреле 88-го бывший «царь всея Украины» Петр Ефимович Шелест продал в Москве, на Тишинском рынке, свою единственную зимнюю куртку.
— Мне не надо, у меня пальто есть, — объяснил он Караулову. — Обойдусь!
Шелесты жили впроголодь. У Ираиды Павловны, супруги Петра Ефимовича, отнимались ноги, денег на лекарства не хватало. Шелест написал мемуары и очень хотел, чтобы Караулов был автором предисловия.
— Книгу назовем «Записки антисемита», — шутил Караулов.
Украина знала: их руководитель евреев ненавидит. Почти всех! (Или всех?) Проклятый «пятый пункт» исковеркал тогда многие человеческие судьбы и защитить евреев было некому.
Продюсер Виктор Фрейлих из Израиля пригласил «Театральную жизнь» в Тель-Авив, прибавив в этот необыкновенный «концерт» (с участием Шелеста) еще и Михаила Задорнова.
В Иерусалиме — провал, все билеты остались в кассе. В Хайфе — десять зрителей. Платить шекели за встречу с таким человеком, как Шелест, — нет, это не для евреев!
Фрейлих махнул рукой, и в Тель-Авиве «на Шелеста» был уже «бесплатный вход». А еще-бесплатная трансляция по телевидению на всю страну.
Задать Шелесту парочку очень приятных вопросов, да еще и бесплатно… огромный, двухтысячный зал был забит до отказа.
Перед самым выходом на сцену Петр Ефимович подозвал Караулова:
— Сегодня, Андрюша, ты мне не помогай. — Дед очень мило «гакал», как все коренные украинцы. — Сам скажу. От сердца. А коль «поплыву»-сразу включайся…
Зал затих, дед вышел на подмостки.
— Уважаемыетоварищи… е…
Слово… «еврей»… Петр Ефимович произнести не мог. Он хотел. Он старался. И — не мог.
Слово «еврей» застревало у него где-то в желудке, на подступах…
Дед делает второй заход:
— Уважаемые товарищи… лица еврейской национальности!..
В зале истерика.
— Так… — прошептал Задорнов. — Сегодня я не выступаю. Очень сильный конкурент.
— Вот… 82 года мне… — начал дед. Он уже плохо слышал, это и помогло. — Помру я, товарищи, скоро. И накопилося у меня… за жизнь три невозможных греха.
Первый мой грех — Никита Сергеевич. Предал я его, голубчика, предал… — Дед замолчал, говорить ему было очень тяжело, это видели все. — В тот день, на Президиуме, когда и Микоян от него отступился, Никита Сергеевич взял ручку, бумаги листок, подписал сам себе отставку и говорит: «Прошу, товарищи, дать мне возможность сказать пару слов на Пленуме. С людьми, говорит, по-товарищески… проститься хочу… С коммунистами».
Подгорный как вскочит: «Нет!» Потом Брежнев-«Нет! Нет!..»
И у Никиты Сергеевича градом полилися… слезы.
На мне тогда аж волос ворохнулся. Я… товарищи евреи, помирать буду, а Никиту Сергеевича вспомню. Тяжелейшую минуту я тогда пережил…
У меня с тех пор-будто лишний вьюк на горбу.
Второй мох грех… это Чиерна над Тисой, — продолжал старик. Перед выходом на сцену он всегда надевал звезду Героя Социалистического Труда, а после «концерта», в гримерке, убирал ее обратно в коробочку и прятал в карман. — Поганую речь я тогда произнес. И в Прагу танки ввели. Мы ж в эту Чиерну на поезде прибыли: Брежнев, Подгорный, Косыгин… и меня вот… тоже зачем-то с собой потащили…
А чехи толпой стояли вдоль насыпи: «Брежнев, береги Дубчека!»
Так кричали, аж страшно. У нас бы за Брежнева хоть кто-нибудьтак орал?
Не помогло. Мы ж как… упыри какие-то были, честное слово, железно линию свою гнули и правду знать не хотели…
Дед замолчал. Зал тоже притих: кается человек, как перед смертью, это же видно…
— Разорвало зараз мое терпение! — воскликнул старик. — Нам потом закрытый фильм крутили, как чехи под танки ложились, как танк прямо по голове… старухи какой-то… громыхнул…
Я, товарищи, если все расскажу, что знаю, мир перевернется, это правда…
Гитлер… что? Без Иосифа Виссарионовича с Польшей справиться не мог? С Прибалтикой? Или он коалицию делал против Рузвельта… там же, в Америке, все главные евреи, а вас… товарищи, он… на дух не переносил, вы уж извините… — Дед дипломатично выбирал самые мягкие выражения.
— Вот и направлял — Гесса в Лондон, Риббентропа — в Москву, с японцами сговорился, да только Черчилль не поддержал… вместе с королем…
Поймите: обо всем и сейчас нельзя говорить, мы ж под тайной все до сих пор, на подписке…
В зале была гробовая тишина.
— Третий мой грех-это вы, евреи. Травил я вас, товарищи… это было. Признаю сейчас. Но то ж Суслов командовал… — а вы, вы… в общем… простите меня, если можете…
Петр Ефимович опустил голову, развернулся и медленно пошел за кулисы.
Зал встал. Дед растерянно обернулся, а ему навстречу — гром аплодисментов…
«Мы желаем счастья вам! — кричал зрительный зал. — Приезжайте еще!.. Добро пожаловать!»
Люди аплодировали, подняв руки вверх.
На глазах у Шелеста появились слезы.