Они так опустили экономику, Андрей… все довели до нуля. Несколько заводов, завязанных на Россию, до сих пор стоят. Я должен найти им заказы. Кто найдет, если не я? Ведь так рубить, как рубит Гайдар, даже деревья не валят…
Караулов знал, что Алиев обязательно скажет о Гайдаре, и — сразу включился.
— Загибаю пальцы, Гейдар Алиевич. За год Россия полностью потеряла: а) приборостроение; б) всю электронную промышленность; в) судостроение, прежде всего — гражданские суда; г) промышленность средств связи; д) тяжелое машиностроение: прессы, прокатные станы, то есть производство средств производства.
Сейчас на очереди — шагающие экскаваторы. Скоро их не будет, вопрос месяца-двух. Дальше: сельскохозяйственное и тракторное машиностроение, станкостроение.
— Он… сумасшедший, Андрей?
— Гайдар? Да. Точнее, догматик.
— Всего за год?
— За год.
— Ой-е-ей…
— Канадский клуб «Ванкувер Кэнакс», Гейдар Алиевич купил Павла Буре за 25 миллионов долларов. И то всего на пять лет. А Новороссийский морской порт Гайдар с Чубайсом приватизировали за 22,5 миллиона долларов, то есть — за 0,89 % клюшки Буре. Другие расценки: завод «Красное Сормово» в Нижнем Новгороде — 21 миллион долларов, или 0,84 % клюшки. Кондитерская фабрика «Красный Октябрь» — 21,055 миллиона долларов (0,85 клюшки). Северное морское пароходство со всеми кораблями — 3 миллиона долларов, или 0,12 клюшки.
Горьковский автомобильный завод, 100 тысяч рабочих — 25 миллионов долларов, или — одна клюшка Павла Буре…
Украдкой Караулов все время любовался Алиевым. Тигр! Из семейства кошачьих! Так же, как тигр, Алиев — как политик — никогда не спешил, выбирал момент, чтобы нанести удар, не промахнуться…
— Главная жертва их борьбы с заводами — вся отраслевая наука, — горячился Караулов. — Вы же помните, как всегда было: КБ и головной институт, затем — опытный завод, где отрабатывались все новейшие технологии, потом — серийные заводы, все эти бесконечные «ящики»…
— И что?
— Плюс «управленческий» институт, отслеживавший на Западе параллельные разработки (разведка, одним словом). Отраслевые ВТУзы, ПТУ…
— Ты мне рассказываешь!.. И что?
— Егор Тимурович хочет это все приватизировать.
— И ПТУ?
— А ПТУ он пустил под нож.
Алиев опять остановился:
— Как под нож? — не понял он.
— Так. Там, где были классы, теперь автосалоны. Поймите: он все хочет приватизировать поодиночке. Так выгоднее. Разбив цикл.
— Ты ничего не путаешь, Андрей?
— Нет. Ликвидировать отрасль промышленности для наших министров, Гейдар Алиевич, это как утопить котенка в унитазе…
— А как без ПТУ? Кто работать будет?
— Наверное, роботы. Они закрыли сейчас более двух тысяч ПТУ Наши министры.
— Нет, ты что-то путаешь, Андрей. Так… не может быть, — махнул рукой Алиев.
— Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!
— Как?! Как ты говоришь?
— Русский ад. Говорю как есть: это русский ад. Гайдар — как испорченная девственница, Гейдар Алиевич. Назад — поздно, вперед — страшно, потому что как еще это все обернется…
— Мне красное вино, — приказал Алиев официанту.
— И мне вино… — пробормотал Караулов.
— То есть всю правду о том, что сейчас происходит в экономике, никто не знает? Ельцин не знает, народ не знает и Гайдар не знает?
— Никто. Только Бог.
Алиев поднял голову… и вдруг побелел; в «сталактитах» на потолке, гнездилась сотня маленьких лампочек-«звезд». Одна «звезда» перегорела — выделялась черным пятном.
— А это еще… что такое?..
Подскочил Мурадвердиев, что-то быстро стал говорить по-азербайджански…
Алиев держался очень спокойно. И вдруг — как молния сверкнула.
— Да бог с ней, с лампочкой, Гейдар Алиевич… — начал Караулов. Ему вдруг показалось, что Алиев получит сейчас второй инфаркт.
— Ты не понимаешь, Андрей! — возразил он. — Ты мой гость. Это они так подготовились к нашему приходу? В Азербайджане не принимают людей с потухшим светом. Мы сейчас пройдем в парк, а они наведут здесь порядок.
Быстро вошел Ильхам.
— Я не опоздал?..
Караулов и Иля были на «ты».
Гейдар Алиевич кивнул Ильхаму на лампочку. Тот сразу все понял: разгильдяи!
— Можно просьбу, Гейдар Алиевич?
— Просьбу? — удивился Алиев. — Ты первый раз обращаешься ко мне с просьбой. Говори!
Караулов уже пожалел, что открыл рот, но отступать было поздно.