Турецкая эскадра атаковала русскую, но потерпела поражение: три судна взлетели на воздух, а остатки её сбежали под крепостные пушки Очакова.
Обрадованный этой первой победой, Суворов написал своему другу Полу Джонсу:
«Премногим обязан я Господину Адмиралу за его письма и молю его оставаться мне другом, как прежде. Прошу Его Превосходительство простить мне, что позабыл я его среди героев 7-го июня, совершенно не зная, что он находился в гребной эскадре».
Из-за соперничества адмиралов Суворов получил от принца Нассау-Зигена искажённое сообщение о сражении, в котором не был упомянут Джонс, и был вынужден извиниться.
При этом Суворов, «на всякий случай», польстил Нассау-Зиге-ну и Роже Дама, но не без иронии, написав в письме принцу:
«Тысяча благодарностей, Ваше Высочество, за копию вашей реляции, она ясна, точна и поучительна, в ней превосходное собрание Ваших подвигов. Целую господина переводчика храброго графа Роже...»
Тогда же Александр Васильевич попросил у принца в помощь Кинбурну запорожские лодки, на которых храбро сражались «верные запорожцы».
«Против мелких бусурманских судов кажется мне полезным выдвинуть к блокфорту мои три запорожских судна. Не будете ли, Ваше Высочество, иметь милость подкрепить их тремя другими запорожскими судами, а в начальники им дать славного партизана, если возможно, Ивана Чобана, что вернулся из-под Очакова».
А 10 июня хитрый Суворов ещё раз попросил у принца прислать ему запорожцев, польстив честолюбивому принцу предварительным комплиментом: «Поздравляю Вас, дорогой Принц. Уже сияют в будущем следствия Вашей победы, пусть я и никудышный моряк, но сие внятно и мне. Старый Гассан вполне прикрыт своей крепостью. О, как бы желал я быть с Вами на абордаже».
За первую победу на Лимане Екатерина отметила командиров высокими наградами: принца Нассау-Зигена — орденом Святого Георгия Победоносца 2-го класса, бригадира Рибаса — Святого Владимира 3-й степени, контр-адмиралов Мордвинова и Джонса — Святой Анны; Алексиано был пожалован в контр-адмиралы.
А вот и первые впечатления Григория Потёмкина, высказанные им в письме Екатерине, которое она получила 15 июня: «Турки не те, не боятся пушек, чёрт их научил; у Поль Жонеса офицеры не хотели быть в команде, шли в отставку, но бригадир Рибас всех уговорил и больной был в сражении».
Не находя себе друзей среди адмиралов и высших морских офицеров, своих коллег по флоту, Пол Джонс сдружился с запорожцами, которые были ему сродни по духу: такие же смелые, отчаянные, авантюрные, с теми же пиратскими наклонностями, что и он. Одному из их предводителей, Ивану Чобану, Джонс в знак дружбы подарил кортик с надписью «От Пола Джонса — запорожцу Иваку, 1788».
Пол Джонс посетил казацкий лагерь «верных запорожцев», где его приняли в запорожцы и нарекли «Павлом». Контр-адмирал присягнул казакам на сабле. Ему подарили эту саблю, красный кунтуш и шаровары, черевики, пояс с пистолетами, люльку и вдобавок — дорогую турецкую саблю. Позже Джонс, любивший театральность и пестрые одежды, часто наряжался «запорожцем», покуривая тютюн из люльки.
Через несколько дней после сражения 7 июня до Суворова стали доходить слухи о разговорах, что его батарея на Кинбурнской косе хорошо бы послужила победе, и что адмиралы ведут между
|
| И. М. Рибас Герцог Ришелье Граф Роже де Дама |
собой жаркий спор о том, кто первый посоветовал Александру Васильевичу поставить эту батарею. Возмущённый такими мелочными дрязгами, Суворов написал 14 июня большое письмо Рибасу, в котором резко выразился по этому поводу:
«Касательно батареи ... со мной следовало бы посоветоваться первым. Вы уже не мальчик, и поймете причину. Три персоны тут ролю играли: 1. ах, ура-патриот2, меня, затмил, Сэр Политик3 и Поль Джонс — двое последних на вершине блаженства, противно доблести и приличиям так и сыплет наградами за грядущие услуги. Не могу же я во всем ошибаться; либо Поль Джонс у Сэра Политика на поводу идет, либо он сам мошенник, а может статься и оба. Поль Джонс бредил здесь батареей на косе, до сего времени исполнить сие не было возможно, ничто не решено, дыры латаем спустя рукава, а Поль Джонсу и на руку — оборона. Причина — с какой ему стати обжигать себе нос, он пишет мне про батарею словно министр. Я не обращаю внимания, мы в переписке не состоим, но я отбрасываю холодность и отвечаю: «Господин Адмирал! Простите, что с опозданием пишу Вам по столь важной и полезной материи. Да, в соответствии с желанием Вашего Превосходительства батарея может быть построена с тем, чтобы сжечь раскаленными ядрами все корабли неверных, коих фарватер лишь в 2 У2 верстах от косы. Когда морское сражение будет выиграно, Вы будете преследовать их флот, бегущий в беспорядке. Сделайте милость, изве-отите меня заранее, поскольку ежели я поспешу, они выведут нас из строя до назначенного Вашим Превосходительством срока...
...Поль Джонс страшится варваров, служба наша ему внове, делать ничего не желает, а посему батарея — повод для проволочек или для того, чтобы сказать на мой счет, что я ничего делать не желаю. Вот тайна англо-американца, у коего вместо Отечества — собственное благополучие»...
16 июня турецкий флот вошёл в Лиман и стал на якоря у стен Очакова. Но флагманский корабль при этом сел на мель. Пол Джонс стоял со своей эскадрой далеко, поэтому не вступил в бой.
Ночью Джонс явился к запорожцам Ивана Чобана со своим переводчиком Эдвардсом. После ужина с выпивкой он предложил казакам на их лодке «прокатиться» к турецкому флоту. Казаки обвязали вёсла соломой и они втроем погребли к самому большому кораблю. Джонс написал на его борту «Сжечь. Пол Джонс».
Наутро турецкий капудан-паша, желая отомстить за предыдущее поражение, двинулся навстречу русскому флоту. Завязалось жесточайшее сражение, в котором гребной флотилией командовал Нассау-Зиген, а парусной эскадрой Пол Джонс. Контр-адмирал Джонс пошёл на сближение с турецкой эскадрой, но в бою сразу же потерял фрегат, а несколько больших турецких кораблей сели на мель против Кинбурна. Джонс рассчитывал, что потом русские моряки снимут их с мели и приобретут трофеи.
Рано утром 18 июня контр-адмирал перешёл на малое судно, которым командовал Корсаков, и велел своим морякам захватить все суда, севшие на мели. Корсаков захватил фрегат и корвет. Но позже к месту сражения подошёл скрытый враг Пола Нассау-Зи-ген с гребной флотилией. Его суда начали обстреливать все сидевшие на мели турецкие, сжигая их. Когда Пол Джонс обвинил Нас-сау-Зигена в бессмысленном поджоге уже захваченных турецких судов, принц Карл сослался на распоряжение Потёмкина, якобы данное ему ранее, — не брать в плен турецкие суда.
В панике ночью остатки турецкого флота бежали в море через узкий Очаковский пролив, где их добивали пушки Суворова, поставленные на западном конце Кинбурнской косы. На следующий день побоище продолжалось, турецкие суда горели, как факелы. Всего за три дня сражений, 7, 17 и 18 июня, было сожжено и потоплено семь кораблей, два фрегата, восемь шебек и прочих судов, а один пятидесятипушечный корабль захватили в плен. Флаг этого корабля доставил Потёмкину граф Дама, который был обласкан князем.