– Я постриг потому, – отвечал старец, – что Г-в сам того желал и убедительно просил меня об этом.
– Как же вы смели решиться на это без ведома Протата? – возразил один из членов.
– Так же точно, как и вы в подобных случаях поступаете, – спокойно отвечал старец. – Когда вы кого либо постригаете, то не ставите об этом в известность Протат, и никто не требует от вас в том отчета. Это общее законоположение Святой Горы, и, следуя ему, я не отгоняю приходящих работать Господу.
– Но Г-в имеет жену, – заметил иронически кто то. – К тому же он российский подданный, притом солдат.
– Что ж за беда! – отвечал наш старец. – Г-в уже стар, свыше законных лет супружеской жизни, да к тому же в одном из монастырей русских жил уже десять лет с непременным намерением и желанием закончить остаток дней своих в иноческом звании. Это подтвердили мои русские иноки, знавшие его в России. Подтвердили и то, что жена его действительно остается десять лет уже в монастыре женском и имеет желание постричься так скоро, как пострижется ее муж. Со своей стороны, я упорствовал поначалу, отказывал, но Г-в свидетельствовал Богом и своей совестью, что навсегда останется с нами, если только пострижем его, иначе он удалится в мiр...
Что ж за беда, что он русский! Если бы мы были не единоверны с Россией, если бы у нас было более опасности для спасения, чем в России, я был бы тогда виноват. И что ж за беда, что Г-в русский? И монастырь у меня русский. Положим, что мы остаемся в подданстве Порты, но и Россия к нам в родственных отношениях и по вере, и по самому имени. Если правительство русское постоянно благодетельствует нам через дозволение собирать в России пожертвования, и русские питают к нам чувство особенного расположения, и если мы платим за то взаимностью к ним чувств, значит, и мы то же, что русские. Это очень справедливо, потому что ни в одном из ваших монастырей не молятся открыто за Россию и за русского царя, потому что вы не имеете на то права, это право – исключительная собственность нашего монастыря как русского. Вы сами знаете, что мы всегда и везде, где приличие и долг требуют, возглашаем августейшую фамилию русского царственного дома и слыхали, как каждое воскресенье и праздник после трапезы мы многолетствуем Императора Николая и Великую Россию. Это, надобно по совести сказать, принадлежность только русского монастыря на Афоне...» [15]
Вот описание игумена Герасима, оставленное нам отцом Селевкием (Трофимовым): «Он страдает ногами, но, несмотря на это, служит часто, в остальное время сидит в своем схимническом облачении на диванчике с четками в руках. Когда к нему ни приди, всегда дверь открыта. Входи без доклада и говори что хочешь. Всякого он утешит, всякому даст наставление. Лицо его совершенно как ангельское, с улыбкой на устах и румянцем на щеках. Кто с радостью слушает его и исполняет его слова, тот верно спасет душу свою, а кто не слушает и противится ему, того он иногда и палкой поколотит. Он круглый год не ужинает, а если когда и приходит на трапезу, то сидит так и ничего не вкушает».
Игумен Герасим свою благосклонность к русской братии сохранил до самой своей смерти. Очевидно, он видел в этом волю Божью, поэтому избрал себе наследником отца Макария (Сушкина) и был однозначно сторонником его игуменства. Только благодаря его мудрости и рассудительности греко-русские распри 1874–1875 годов остались в рамках простых споров и не имели последствий. Преставился игумен Герасим 10 мая 1875 года.
Иеросхидиакон Венедикт
Иеросхидиакон Венедикт, [16] грек по происхождению, жил на Святой Горе Афон более 70-ти лет. Он был очень образованным и высокодуховным иноком. Патриарх Константинопольский трижды присылал людей, чтобы рукоположить его во епископа, но тот не только не захотел принять святительского сана, но даже отказался от иеромонашества, так и скончавшись иеродиаконом. Однако иеросхидиакон Венедикт сыграл решающую роль в деле возвращения русских в монастырь святого Пантелеимона на Афоне.
После греческого восстания 1821 года и последовавшего за ним разорения Афона турками и разбойниками русская обитель святого великомученика Пантелеимона не смогла сама встать на ноги и впала в тяжелую экономическую нужду. Но Бог указал старцам монастыря на единственно верный путь его возрождения – пригласить в обитель русских монахов. Тем самым восстанавливалась тысячелетняя связь с Россией, которая всегда питала монастырь.
Опять же Промыслом Божиим в это время, в 1834 году, на Афон приехал иеросхимонах Аникита (князь Ширинский-Шихматов), который посетил Пантелеимонов монастырь и попросил у старцев монастыря разрешение на постройку храма в честь святителя Митрофана Воронежского. Старцы сочли это за знамение Божие и благословили не только строительство храма, но и проживание в обители 30-ти русских монахов. Новую русскую братию князь поручил духовнику Прокопию, сам же уехал в Иерусалим.
16
Жизнеописание составлено по книгам: