22 ноября, когда все уже было готово к освящению, в четыре часа пополудни в новом храме началась малая вечерня, после которой мощи святого великомученика Пантелеимона, заранее внесенные в него, отправлены были обратно самим Высокопреосвященным в греческий собор на свое место. До шести часов вечера братии дан был отдых к оживлению и укреплению сил для совершения всенощного бдения, которое началось с потухающею зарею и длилось, как уже сказано, восемь часов. Русские, греки и все, кто пришел на этот русский праздник (их было около 500 человек), соединились для бдения в новом храме. Пение было общее: начало было положено русскими, потом их сменили греки, и наоборот. После вечерни греки удалились в свой собор на утреню, но сам преосвященный остался с нами, и для него, собственно, тогда же было читано на греческом языке житие святителя Христова Митрофана.
После первой кафизмы на утрени по-русски было произнесено слово, в котором особенно выражались признательные чувства русской братии Господу Богу и России с историческим, между прочим, указанием на первоначальное происхождение и достоинство христианских храмов, имеющих основание в словах святого апостола Петра, который еще на Фаворе предложил поставить три сени, что указывает нам на право посвящения храмов имени не одного только Господа Бога, но и святых Его. Этого совершенно была чужда Церковь Ветхозаветная, строго ограничившаяся поклонением Единому Богу, и то во храме только Иерусалимском.
Вслед за ним началось освящение, и совершилось оно еще до рассвета. Глубокая тьма преполовившейся уже в славословиях ночи чрезвычайно много придавала трогательности обряду освящения. В особенности это было подчеркнуто троекратным обхождением вокруг церкви всей братии перед его началом. Все братство и пришельцы с возженными свечами, а некоторые – с лампадами и хоругвями предшествовали и последовали святителю Божию. Вся эта процессия, утопая во свете пылающих свечей, живо напомнила собою древнего Израиля, руководимого в нощи огненным столпом к далеким пределам Обетованной земли. Русский колокольный звон довершал картину торжественности русского праздника, невольно переносившего нас мыслью в далекую и милую отчизну нашу. Литургия, начавшаяся по освящении без расхода, закончилась в девять часов утра, и, таким образом, вся служба этого русского праздника в беспрерывном ее порядке длилась целых пятнадцать часов, что до такой степени истощило силы маститого старца преосвященного Григория, что его на руках отнесли из церкви в гостиную.
Трапеза как в самый праздник, так и накануне поставлялась здесь за счет единственного благодетеля русского храма г. Комарова, лично делившего с нами нашу радость. Здесь, в трапезной, престарелым греческим дидаскалом* архимандритом Прокопием была произнесена краткая речь, в особенности трогательная выражением затруднительных обстоятельств настоящего положения русского монастыря и изъявлением признательности от лица всей братии г. Комарову, тост которого был заключением не роскошной, но довольно вкусной трапезы.
Из трапезной все братство с настоятелем удалилось в русский новоосвященный храм, где по кратком славословии возглашено было многолетие Государю Императору, Высочайшей Фамилии, потом Священному Синоду, всем любителям и благотворителям русского монастыря и наконец г. Комарову. Возглашение многолетий, потрясая легкие своды храма, звучным эхом далеко разносилось в воздухе и, конечно, отзывалось в самих небесах!
По выходе из храма г. Комаров принимал от всех поздравления с благополучным окончанием праздника. Затем в гостиной, за кубком лозного вина, желания многолетий Государю Императору повторились, и взаимность скромных бесед ликующего братства длилась почти до полудня. К вечеру торжественность праздника сменилась обычным безмятежием иноческой жизни. Только русский чай напоминал нам торжество и знаменательность протекшего дня. Так совершилось освящение русского Митрофаниева храма! Мы прославили за то Господа Бога, в чувстве искренней признательности молились Ему за Россию и сердечно просили, да дарует Он славу ей, могущество и силу и многая-многая лета нашему Батюшке, ее Великому Царю!