Паисий при этих словах, горько улыбнувшись, сказал:
– Вы, батюшка, смеетесь надо мной, как над глупеньким мальчиком. Разве можно такими ничтожными делами приобрести степень мученическую?
– Ну, посмотрим, – сказал ему я, – исполнишь ли ты хотя бы эти ничтожные мелочи. Но не забывай вначале мной сказанного, что общее главное средство к мученичеству – не уклоняться от скорбей, но терпеть их благодушно. Ты хвалишься верой в помощь Божией Матери, но если вера у тебя правильная, то ты можешь у Нее испросить дар мученического подвига и приобрести венец мученический. Ибо это более зависит от веры, и вера многое может. Посмотри, если когда дастся тебе какая либо мучительная страсть или болезнь, тогда терпи, не малодушествуй. Ибо я знаю, что некоторые и выпросили себе крест, а после стали роптать. Так смотри, чтобы и с тобой подобного не случилось. А через эти ничтожные мои заповеди ты увидишь свою немощь и забудешь о мученичестве.
– Если уж в самом деле я не возмогу этого исполнить, – сказал Паисий, – то после этого куда ж я гожусь. Нет, я уверен, что и более этого буду делать, только помогайте мне вашими молитвами и благословите с этого времени начать.
И, поклонившись до земли, принял благословение и удалился.
С этого времени Паисий действительно начал делать все, что было ему велено. Так продолжалось более года, потом он начал ослабевать, иногда побеждался лишним сном, или питием чая, или ел более, иногда жаловался на дремоту в церкви. Дана была ему заповедь молчать за трапезой, а так как он любил говорить, потому более месяца не мог выдержать этой заповеди. Однажды он пришел ко мне и говорит:
– Батюшка, прочие твои заповеди хотя и несовершенно, но исполняю, а одну твою заповедь, которую я считал вовсе за ничтожную, исполнять не могу. Что хотите делайте со мной, смущаюсь, мучаюсь и ничего не могу поделать. Прошу вас, увольте меня от нее.
– Какая же заповедь тебе столь тяжела, что ты нисколько не можешь ее исполнить?
Он отвечал:
– Вы дали мне заповедь, чтобы от укуса блох не чесаться, а ради Бога терпеть. Но чтобы я ни делал, как ни терпел, как ни мужался, не смог вытерпеть. И теперь вовсе исполнить ее не могу. Ведь как бывает. Как будто бес научил ее, окаянную, блоху. Она сидит долгое время на одном месте и кусает так, что как иглой жалит. Терплю, терплю, да и почешу то место, после смущаюсь, совесть укоряет, что преступил заповедь. А иногда до того рассержусь на этих мучителей, что начну бранить их.
Я, рассмеявшись, заметил ему, что мученики еще более терпели.
– Да не от блох, – возразил Паисий. – Мне кажется, что блох никто не вытерпит, – прибавил он. – Это такие окаянные мучители, уж хоть кого доймут. Правда ваша, что опыт – верный учитель, я прежде этого не знал, потому и смеялся над вашими заповедями, об исполнении которых вы часто напоминаете мне и спрашиваете меня.
– Да, – сказал я ему, – я и теперь о том же спрошу тебя. Почему заповеди в точности не исполняешь?
– Да оттого, – отвечал он, – что я на опыте не знал еще сказанного в Писании: „...яко без мене не можете творити ничесоже“ (Ин. 15:5). Но вот и малый опыт мой показал мне, что без особой помощи Божией я ничего не могу сделать доброго. А мое желание мученичества не что иное, как искушение или ревность не по разуму. Куда уж мне до мучеников! Хоть бы в последний чин преподобных попасть. Теперь о мученичестве я перестал и думать. Вижу себя немощным во всех заповедях Божьих и старческих, и меня поддерживает только одна надежда на Божию Матерь и на ваши молитвы.
– Этого-то и надобно было, – заключил я. – Слава Богу, что Он вразумил тебя.
С течением времени Паисий начал просить меня о постриге в схиму. Я отказал ему по причине его молодости и потому, что он мало жил еще в обители, всего два года. Но он и после часто просил меня об этом, указывая на то, что некоторые тоже молодые монахи, но давно уже пострижены. Я объяснил ему, что случилось это по причине тяжкой их болезни. Полагали, что они помрут.
– Если и ты заболеешь к смерти, тогда и тебя постригут, – сказал я ему.
Узнав о моем решении, он предложил мне такой вопрос:
– Если я буду просить Божию Матерь, чтоб Она исходатайствовала мне тяжкую болезнь, для того чтобы поскорее постригли меня в схиму, не грех ли это будет?
Я ответил ему, что это не грех, потому что и некоторые святые испрашивали себе болезни.