На всех "уровнях" повествования атрибутом народной стихии становится свобода и ничем не скованная естественность: телесная свобода как средство образной характеристики, свобода чувства от всякого эгоистического расчета как основная тема психологических конфликтов между персонажами и, наконец, безудержная свобода фантазии (там же, С. 204) .
В умении отразить народную идею, выразить душу бразильского народа, главными ценностями которого являются "любовь к свободе, душевная естественность, щедрость и бескорыстность чувств" (271, С.204) И. Тертерян видит международное значение творчества Ж. Амаду.
Национальная самобытность бразильского народа, которая "с сознательной целенаправленностью" раскрывается писателем, "существенно дополняет и направляет духовную жизнь тех стран, где утончение и напряжение интеллектуальных сил общества приводит к отрыву, к истощению естественной связи с телесной природой человека, к разрушению гармонии" (там же).
Таким образом, новые произведения Амаду советский исследователь трактует как важный вклад в сокровищницу мировой культуры.
Как мы видим, "нового" Жоржи Амаду с энтузиазмом приняли советские читатели и советские критики. На фоне общих восторгов
незамеченным остался тот факт, что Амаду неодобрительно отзывался о вводе советских войск в Чехословакию. По всей видимости, сам Жоржи очень серьезно относился к своему поступку и 20 лет, с 1968 по 1987 год, не приезжал в нашу страну. Советская сторона, однако, этого демарша вовсе не заметила, продолжая печатать книги Амаду и восторженные статьи о нем. Как говорится, "мужик на барина сердился, а барин и не знал". Похоже, советская власть, как мудрая мать, не обращала внимания на шалости ребенка. Пошалит и успокоится.
В отличие от советских товарищей, бразильские однопартийцы Амаду яростно нападали на него, обвиняя в отступничестве и прочих смертных грехах. Удивляюсь я БКП. За весь период своего активного существования Бразильская коммунистическая партия только 2 года, с 1945 по 1947, работала легально. Все остальное время она подвергалась жесточайшим репрессиям. Казалось бы, у руководства должны быть проблемы поважнее, чем следить, о чем пишут да что рисуют рядовые коммунисты. Однако члены ЦК находили время контролировать даже дипломные работы бразильских студентов, посланных компартией на учебу в творческие ВУЗы СССР! Глава 13 Восприятие бразильского писателя в 70-е годы.
В 1970 году в издательстве "Прогресс" выходит, наконец, роман "Дона Флор и два ее мужа" (87), о котором советская аудитория давно знала из статей в разных изданиях ["Рассказывает "городской писарь" Жоржи Амаду" (258), "Сатира на буржуазию" (263), "Жоржи Амаду, его герои, его друзья" (201)] и, вероятно, ждала. О том, какое впечатление "Дона Флор" произвела на читателей, можно судить по предисловию Олега Волкова: "Мир ограниченный и обширный, пестрый и шумный, яркий, может быть даже несколько через край, живописный и громкий. Он способен ослепить и оглушить... панорамой жизни-праздника..., магией цветущих круглый год деревьев с их пьянящими ароматами, стройных, смуглолицых метисов, влекущих жгучеглазых красавиц и ночного оживления портовых кабачков" (185, С. 7).
Читатель ошеломлен и покорен. Покорен настолько, что "Дона Флор" стала в России самой читаемой посткризисной книгой Амаду. Об этом свидетельствуют как читательские формуляры в библиотеках, так и тот факт, что книга многократно переиздавалась и при советской власти, и после нее. В чем причина этой популярности? Наверное, все-таки не в обилии "жгучеглазых красавиц". Можно предположить, что в 1970-ом году, когда "оттепель" сменилась "закручиванием гаек", когда идеологические ограничения начинают давить на общество, "Дона Флор" воспринималась как глоток свободы в мире лжи, запретов, "лицемеров, ханжей, карьеристов всех мастей". (185, С. 13). Но данное предположение не вполне объясняет популярность именно этой книги, так как все 4 последних произведения пронизаны свободолюбием. Причина, по всей видимости, все же другая.
Еще в 1954 году, принимая участие в работе II Съезда советских писателей, Амаду говорил, что основной недостаток советской литературы - невнимание к человеческим чувствам (145). Однако пренебрежение определенными чувствами характерно не только для советской, но и вообще русской литературы. Ставшая крылатой фраза о том, что "все счастливые семьи счастливы одинаково", говорит о многом. А именно о том, что счастливая взаимная любовь никогда не была интересна русским писателям. Писателям, но не читателям. Последние хотели читать не только о любви трагической, неразделенной, несостоявшейся, но и о любви торжествующей, всепобеждающей и, что весьма немаловажно, чувственной. А в романе Амаду "на всем его протяжении" звучат "светлые колокола страстной и чистой любви, приносящей людям неистощимые радости и ликование духа" (185, С. 14).