Мимо меня пронесся взъерошенный человек с криком: «У кого есть телефон? Вызывайте скорую. Там людей расстреливают!» Я видел все это собственными глазами. Но я не могу сказать, кто начал стрелять, откуда и почему. Коммунисты потом в своей прессе кричали о расстреле мирной демонстрации трудящихся 8 июня. Правительственные газеты писали о беспорядках и нарушении режима чрезвычайного положения. Расследование было, но, как всегда в таких случаях, завершилось ничем. В одном я уверен: демонстрация не была мирной. В митинге коммунистов на Октябрьской площади бурлила злая направленная воля. Толпа, как злобное животное, билась в стены и окна, поджигала машины, затаптывала милиционеров. На площади ей было тесно, и она стремилась прорвать кордоны и потечь по городу. Если бы солдаты не применили оружие, их смяли бы и разорвали в полном и буквальном смысле слова. А потом по городу понесся бы смерч. Не знаю, чем это могло бы закончиться.
После выстрелов на площади сразу сделалось заметно меньше народу. Люди сгрудились в центре площади. С пьедестала памятника Ленину что-то кричал оратор с мегафоном. До меня доносились слова «кровь… трудовой народ… кровавая банда…», но в целом было не разобрать, слова глохли в насыщенном влагой воздухе. Потом включился мощный громкоговоритель из автобуса и голос покрыл всю площадь: «Внимание! Требую разойтись. Митинг запрещен. Вы нарушаете режим чрезвычайного положения… Оставшиеся будут арестованы и понесут наказание согласно закону о чрезвычайном положении… Требую разойтись…». Оратор на памятнике пытался перекричать соперника, но было ясно, что его не слышат даже те, кто стоял рядом. Он слез с памятника и исчез в тесной группке внизу. Толпа стала таять на глазах.
— А это какая партия, вон те, у памятника? — осторожно спросил я у парня, слушавшего рядом, вытянув шею.
— А ты сам кто такой? — подозрительно отозвался он.
— Да никто… — сказал я, пожав плечами, — просто случайно здесь оказался…
— Случайно! — передразнил он. — Придурки это — вот какая партия. Ты, друг, лучше мотай отсюда, пока цел.
Потом он все же решил поделиться знаниями.
— Эти — точно придурки, — сказал он. — А стреляли баркашовцы. Я точно знаю. Я сам видел. Там мой кореш.
Он куда-то неопределенно махнул рукой.
— А баркашовцы — не придурки? — рассердившись, спросил я. Парень презрительно посмотрел на меня, повернулся и деловито ушел в сторону оцепления.
6
Выпускали всех, но проверяли документы. Я предъявил корреспондентское удостоверение и через полчаса был в редакции. Там я заперся в своей комнате и стал писать статью, наверное, самую лучшую в моей жизни. Стон и вопль смертельно раненой толпы стоял у меня в ушах. Статья, конечно, в номер не пошла. Она лежит у меня в гранках. Из нее попали в печать ровно десять строк. У меня до сих пор хранится номер газеты от 9 июня 2000 года. Мои вырванные из статьи строчки стали частью большого материала о реакции на введение чрезвычайного положения, вышедшего под заголовком «Главное — спокойствие». На первой полосе под шапкой ЭКСТРЕМИСТЫ ДОИГРАЛИСЬ. В СТРАНЕ ВВЕДЕНО ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ опубликованы официальные сообщения. Информация с мест: ничего страшного в стране не происходит, много несанкционированных митингов, но прошли они достаточно спокойно. Инициаторы и активисты подвергнуты штрафу и предупреждены о тяжелых последствиях в случае повторения противоправных действий.