— Прошу Вас, Юрий Михайлович, поймите меня правильно. Дело в том, что эти контакты, даже если они технического, как вы говорите, характера, могут вызвать нежелательные последствия. Дело в том, что президент сомневается в вашей лояльности.
— Чушь! — сказал Лужков. — Вы имеете в виду эту газетку, «Южный край»? Так это провокация. Я ее однозначно отмел.
— Не только газетка. В истории с ОРТ вы поступили неосторожно и даже вызывающе. Да и в том, что касается переговоров, все не так просто. По нашим каналам получена другая информация. Что Шканцев обсуждал не только поставки продовольствия, но и политические вопросы…
— Послушайте! — почувствовалось, что Лужков начинает сердиться. — Что вы мне мозги накручиваете! Какие такие политические вопросы! У меня все вопросы политические! Что у вас за информация? Покажите. А то ходите вокруг да около, какие-то загадки загадываете. И при чем здесь президент?
— Сейчас вы сами услышите. У меня пленка. И давайте разговаривать без нервов. Я ведь не пугать вас пришел, а для серьезного разговора, который может иметь большие последствия. Сейчас мы послушаем пленку, и вы сами поймете, что я имел в виду.
— Что-то я не уверен, что буду слушать эту пленку, — сказал Лужков. — Вы ведете себя вызывающе. Я вообще не хочу с вами разговаривать.
— Как хотите… — прямо по голосу чувствовалось, как Ватрушин пожимает плечами. А его малоподвижное лицо легко можно было вообразить. — Тогда я буду вынужден прямо передать пленку президенту.
— Теперь вы мне угрожаете, — констатировал Лужков. — Думаю, вы поступаете неразумно. Что на пленке?
— Здесь запись некоторых моментов переговоров Шканцева с Борщевским в Курске на прошлой неделе.
— Что же, давайте немного послушаем. Это занятно. Мне интересно, насколько точно мои подчиненные меня информируют…
После некоторой паузы (очевидно, устанавливался магнитофон) опять зазвучали голоса — пошла пленка. Слышимость стала хуже и встречаются провалы по звуку. Для удобства понимания разговора при расшифровке записи реплики Шканцева были обозначены буквой Ш., Борщевского — буквой Б.
«Ш.: …Теперь другой вопрос. Юрий Михайлович сказал, что он считает положение крайне нестабильным. Все может измениться в любую минуту. У президента очень плохо со здоровьем, кто знает, что с ним произойдет завтра. Надо быть готовыми к возникновению такой ситуации.
Б.: У вас есть конкретные предложения?
Ш.: Я не уполномочен делать конкретные предложения. Но мы могли бы сейчас обменяться мнениями и выработать какую-то общую позицию, которую могли бы доложить нашему руководству.
Б.: Наша позиция проста: Россия едина и неделима. И вы это отлично знаете. В этом вопросе наше правительство на компромиссы не пойдет. Если вы это условие принимаете, дальше все обсуждаемо.
Ш.: Это несомненно. Делить страну мы не собираемся. И так все на волоске висит… Тут другое. Я хочу опять подчеркнуть, что президент сейчас — единственная сила, разделяющая Россию на два лагеря. Когда он уйдет, надо будет объединить и укреплять страну. А мы к этому все еще не готовы. Поэтому я хочу сказать, что надо посмотреть в будущее и обсудить наши возможности и интересы.
Б.: Если вы так ставите вопрос, я могу донести ваше желание до Геннадия Андреевича. Давайте так: я позвоню вам сюда в гостиницу, и, если он даст добро, мы продолжим разговор.
Пленка остановилась. Некоторое время стояла пауза. Потом голос Лужкова произнес:
— Н-ну, не вижу здесь никакой особой крамолы… Конечно, Валерий Викулович увлекся, я его на такие разговоры не уполномочивал… Здесь он не прав. Допустил самодеятельность. Придется наказать.
— Это еще не все. Юрий Михайлович, — сказал Ватрушин. — Они действительно продолжили разговор, и мы даже не знаем, где. Шканцев покинул гостиницу незаметно.
Последовал новый щелчок клавиши, и вновь раздались голоса с магнитофонной пленки.
Б.: Я разговаривал с Геннадием Андреевичем. Он разделяет ваше мнение, что Ельцин сейчас — главная угроза России и единственное препятствие к ее объединению.
Ш.: Я не говорил «угроза». И я с этим не согласен.
Б.: Но вы сказали, что он — главное препятствие на пути объединения страны?