— Категорически запрещаю, — сказал Ачалов. — Вы что, не видите, на каждом шагу корреспонденты! Категорически! До самой Москвы. Войдем в Москву, тогда отведете душу.
Москва стояла впереди, за полями и лесами как свершающаяся мечта, как освобождение из долгих-долгих лет тоски и пленения. Взяв Москву, можно было начинать жизнь заново.
2
В Москве тем временем нарастало напряжение. До начала широко разрекламированного самими красными похода, да и в первые дни марша отношение к нему было довольно ироническим. Несмотря на успех Народного правительства в Чечне, южное войско казалось каким-то не настоящим, как и само правительство. Все-таки современную войну рабочими дружинами не выиграть. Макашова изображали в чапаевской бурке с шашкой, оседлавшим пароход. Армия Ачалова воспринималась как какие-то разрозненные шайки казаков и коммунистов, на волне возбуждении от введения ЧП захвативших власть на крестьянском анархическом юге и теперь покушавшихся на Москву. Поэтому настоящая российская армия казалась надежной зашитой и преградой. Но когда войска Ачалова стали неудержимо приближаться к Москве, а на востоке, следуя изгибам Волги, с тыла накатывался Макашов, город забеспокоился. «Красные полчища приближаются. Неужели армия бессильна?» — кричали газетные заголовки. В городе началась истерика. Резко и мгновенно подорожали авиационные билеты, особенно на заграничные рейсы. Сообщения о том, что коммунисты не применяют репрессий, никого не обнадеживали. Подскочили в цене визы. У посольства США на Садовой и германского консульства на Ленинском проспекте сутками напролет стояли толпы в несколько тысяч человек. В аэропорт Шереметьево для обеспечения порядка ввели ОМОН. Но порядка не было. Из соображений безопасности западные авиакомпании сократили количество рейсов. А когда в небе над Смоленском по невыясненным причинам взорвался лайнер авиакомпании «Дельта», большинство из них вообще прекратило полеты в Москву.
Поезда в южном направлении не шли. На Курском вокзале началось вавилонское столпотворение. Транзитные пассажиры прибывали с других вокзалов и, обнаруживая, что дальше пути нет, оседали в залах ожидания, в холлах, на лестницах. Большинство было с детьми. Семьи спешили домой к началу учебного года. За один день вокзал превратился в шевелящееся пахучее человеческое скопище. Туалеты не справлялись. В окрестностях вокзала стояла вонь, и бродили дичающие транзитники. Наконец тридцатого прибыли мобилизованные городскими властями автобусы, и людей стали развозить по пустующим пока школам.
Создали комитет обороны Москвы, который возглавил мэр столицы Юрий Лужков. Почему-то не на окраинах, а вокруг мэрии и на площадях Садового кольца стали воздвигаться баррикады из мешков с песком. Количество патрулей умножилось необычайно. Радио и телевидение призывали жителей вступать в добровольческие формирования. Запись ведется в муниципальных округах и районных управах. Записавшимся выдавали трехцветную нарукавную повязку и говорили, куда являться для строевых занятий и обучения обращению с оружием. Отряды добровольцев замаршировали по улицам; их окрестили «мэрское войско». Тридцатого числа по Тверской прошла разрешенная властями манифестация демократических сил. Впереди под гигантским полотнищем с призывом «Защитим наш прекрасный город!» шли большой босс, глава РАО ЕЭС России Анатолий Чубайс и неизвестно чем занимающийся, опять закудрявившийся Борис Немцов, а между ними, подхватив их под руки, спешил низкорослый Сергей Кириенко, как всегда в очках и при галстуке. Выглядело так, будто дружная семья с сыном-отличником в погожий летний день идет на демонстрацию. За ними двигалось удивительно много народу. Колыхались лозунги: «Нет — красной заразе!», «Фашизм не пройдет!», перерисовки плакатов военного времени из «Крокодила», где Гитлера пригвождают штыком к земле, только у Гитлера лицо Зюганова. «А где Гайдар?» — спрашивали в толпе. Гайдара не было. По многим сведениям он находился в Америке, читал лекции о коллапсе российской демократии. В толпе на тротуарах говорили:
— Смотри-ка, а Чубайс не боится коммунистов, не уехал!
Анатолий Борисович, злейший враг коммунизма и бывший главный приватизатор, шагал в привольно распахнутой курточке, щурясь на бьющее в лицо солнце.
— А чему ему бояться — у него собственный самолет под парами. Раз, и поминай, как звали!
У мэрии манифестация остановилась и состоялся короткий митинг, на котором выступил Лужков. «Москву не сдадим — сказал он. — Это я вам обещаю». Толпа встретила слова мэра восторженным ревом. Лужков сошел с трибуны и возглавил манифестацию, втиснувшись между Кириенко и Немцовым. Чувствовалось, что тем не совсем приятно такое соседство. Казалось, что к семье присоединился злой и скандальный дедушка. Демонстрация дошла до Манежной плошали и стала рассасываться.