– Помнишь, что Арто говорил об Ашкрофте? Харьяло захохотал.
– Еще бы! Он говорил: «Разумеется, это важная война! Ведь на ней воюю я!»
– Надеюсь, операция по пересадке кожи прошла успешно и у него все пальцы действуют. – Лицо Верещагина погрустнело. – Арто – благородный человек.
– Ну вот ты и поговорил с малюткой Брувер.
– Скажи мне, Матти, мне только кажется или я действительно становлюсь мягкотелым?
– Да, да и еще раз да!
– Но ведь батальон состоит из живых людей.
– И если ты когда-нибудь об этом забудешь, мне придется пристрелить тебя и принять командование. – Матти просиял. – Конечно, потом я мог бы с тем же успехом застрелить и Консервный Оскал.
По иронии судьбы Рауль Санмартин занимался тем же, чем и Верещагин.
Сидя за столом напротив Рауля, Наташа Солчава нерешительно протестовала:
– Но ведь медицинской необходимости нет!
В связи с последними событиями непоколебимая Наташа явно сдавала позиции. Санмартин не преминул этим воспользоваться.
– Не припоминаю, чтобы я говорил, будто такая необходимость есть. Я говорил, что есть военная необходимость, а это вовсе не одно и то же. – Он взял в руки одну из стеклоновых сенсорных иголок и принялся внимательно изучать схему находящегося перед ним прибора. – Вы понимаете, мы делаем это вовсе не для забавы.
– Нет, не понимаю, – резко ответила она, – Должна быть медицинская цель! Я никогда не режу людей ради забавы, как вы изволили выразиться.
Он положил на стол электронный ответчик и извлек из кармана документ.
– Прочтите это.
Она нерешительно взяла у него бумагу и внимательно прочла. Солчава явно была выбита из колеи бессмысленным на первый взгляд насилием, которое творилось на планете последние несколько дней. Рауль подумал было, что лучше бы он занялся поисками одного из вертолетов Евы Мур, но слухи, распространяемые тем типом из биохимии, взбудоражили весь госпиталь. Риск, что кто-то совершит опасный просчет, был слишком велик.
К тому же он знал Солчаву. Младшему составу всегда приходится делать самую грязную работу, и на мгновение он ощутил презрение к Еве Мур, которая так усердствовала поначалу, а потом оставила всю свою работу Варягу.
Солчава подняла глаза от документа.
– Это согласие, по форме напоминающее согласие на медицинскую операцию. Он принимает имперскую власть и соглашается на любые меры, необходимые для того, чтобы это согласие подтвердить. Я не понимаю.
Санмартин снова залез в карман и вынул оттуда пачку документов.
– У меня таких еще тридцать девять штук, – примирительно сказал он. – А выглядит это похожим на медицинский документ потому, что я сам того хотел.
Эти аккуратные листочки могли оправдать все, что угодно. Он небрежно бросил их на стол.
– Здесь документы, подписанные каждым из сорока. Уж не хотите ли вы и теперь оспорить наше право запихнуть им эти ответчики куда надо?
Солчава задумалась.
– А с какой целью это делается? – спросила она, сдавая первую позицию.
Санмартин глубоко вздохнул. Если уж Солчава ставила под сомнение законность происходящего, то куда более трудным делом было бы добиться согласия от бригадного адвоката, который превратился в шлак вместе с космопортом.
Он достал из ее кармана скальпель, включил его и отрегулировал рубиново-красное режущее лезвие по глубине на сантиметр и по длине на два.
– Им ведь велено было сидеть дома – и мы не шутили. Если я отпущу их под честное слово, а неделю спустя мы изловим их с ружьями в руках, то всех до единого перестреляем.
Он протянул Солчаве один из ответчиков, которые предлагал вживить в тела всех сорока буров. -
– Эти штуки не дают о себе знать, покуда не подан сигнал, – и тогда мы узнаем, где в данный момент находятся эти люди. – Этим дело далеко не исчерпывалось, но Санмартин предпочел не раскрывать карт до конца. – Если в хвостах у этих парней будут сидеть такие штучки, а ребята попадут не туда, где должны быть, у нас будет возможность убедить их одуматься, прежде чем возникнет суровая необходимость всех поставить к стенке. Если им, конечно, повезет.
Солчава сурово взглянула на него, подумав, возможно, о том, сколько уже пролилось крови.
– А если их не удастся уговорить?
– Доктор, всю жалость, которая во мне есть, я распределяю между достойными. В этом батальоне принято предупреждать лишь единожды – и те, кто этого удостоился, считают при этом, что им крупно повезло.