– Так вот вы где, – раздался женский голос. Кольдеве сделал слабую попытку открыть глаза.
– Выражаю вам свое соболезнование по поводу гибели вашего сводного брата.
Но она будто и не слышала.
– Я попросила Кашу проводить меня сюда, – сказала она.
Непонятно было, к кому из присутствующих она обращалась. Брувер робко присела на единственный в комнате стул. Она молчала. Санмартин продолжал внимательно изучать трещину на стене.
Кольдеве присел на койке и скрестил руки на груди.
– Ну хорошо. Эй, вы, двое! Мне плевать на то, что вы доводите друг друга, но вы начинаете действовать на нервы даже мне. Согласен быть судьей в вашем споре, если хотите.
Санмартин оторвался от созерцания стены.
– Ну, так что сейчас происходит? Есть у тебя на этот случай латинская поговорка? – резко спросила его Брувер.
– «Ното homini lupus». Плутарх. Человек человеку волк. Ты что, не понимаешь, что творится? Мы Убиваем, потом вновь и вновь убиваем. Это как гангрена. Если не принять экстренных мер, она расползется по всей планете. Жаль, что у нас нет еще хотя бы пары тысяч людей – это могло бы кое-кого заставить задуматься. Владыка небесный, некоторые идиоты там, наверху, возможно, считают, что одержали победу.
– Но вы тоже не можете победить!
– Но назовем это победой. Спорим? – спокойно произнес он.
– Нет, ты слишком уверен. Ты что-то скрываешь, – возразила она, пристально вглядываясь в его лицо.
– Да. И не только я. Как по-твоему, что все это значит? Что-то вроде глупой игры из романов Ханса?
Комната была узка, и Брувер стояла достаточно близко. Ее кулак с размаху ударил в скулу.
Голова его дернулась. Глядя на нее, он заговорил намеренно бесстрастно:
– Так ты только руку повредишь. Если хочешь драться, делай это с умом. Возьми кусок железной трубы.
С этими словами он вышел. Но когда Брувер бросилась за ним, Кольдеве оказался рядом и крепко схватил ее за запястье. Она попыталась вывернуться, но сила этого щуплого человека весьма удивила ее.
– Вы не понимаете. Но все же он прав. Дышите глубже, не то взорветесь.
Она вздохнула. Злоба постепенно утихала.
– Он так переменился. Это из-за Руди и майора Реттальи?.
– Как это – переменился? – спросил сбитый с толку Кольдеве.
Она судорожно подыскивала слова, смущенно глядя в пол.
Кольдеве вздернул подбородок и взглянул прямо ей в лицо.
– Сдается мне, я понимаю. Изменились обстоятельства. Он остался прежним. Он не переменился ни с тех пор, как оказался здесь, ни вообще. Пока нет. – Он поглядел в ее пронзительно синие глаза. – Неужели вы думаете, что Варяг дал ему роту потому, что мальчик получил приз по правописанию? Тому немногому, что он знает, его научила мать – она была профессором, до того – как попала в черный список. Она подарила ему на день рождения транзитный билет и пошла на Плаза-Федерале, чтобы получить приговор на двадцать лет. Если бы она не заставила его поступить на военную службу, теперь они, может быть, сидели бы в одной камере. А про его отца вам все известно.
Она молча кивнула.
– Вы встречались с Варягом. Он добр и благороден, но спросите Кашу о том, как этот батальон очистил Новую Сибирь. Белые и красные не могли выносить друг друга – и этому батальону пришлось хорошо поработать после того, как Исидзу под перекрестным огнем потерял больше людей, чем мог себе позволить. Он раздобыл списки самых фанатичных с той и другой стороны и послал туда Полярника. Полярник захватил пятьдесят агитаторов и выстроил их пО двое у стены. Они были похоронены с воинскими почестями, их семьи высланы, а оставшиеся в живых получили представление о том, как надо себя вести.
Он выпустил ее руку, на нежной коже остались красные отметины от его пальцев.
– Мы с Раулем не так долго были там, но на Ашкрофте мы оба делали дела не слишком мирные. Ведь именно для этого нас и послали. Мы заканчиваем войны, начатые другими. Вашему другу про это хорошо известно. И вам вовсе не обязательно ему это растолковывать. Не думаю, чтобы это было ему по вкусу.
Брувер опустила голову.
– В деревнях жены сами выталкивают мужей за двери, на войну.
– Вчера с нами связалась супруга Альберта Бей-ерса – возможно, единственная женщина на планете, обладающая хотя бы долей здравого смысла. Ее сын хотел вступить в армию, и она просила Рауля сграбастать его и хорошенько всыпать, дать пинка под зад, пока эти идиоты не прекратят играть людскими жизнями.
Он указал рукой туда, куда ушел Рауль.
– Можете счесть это за комплимент: вы единственная, кого он любит настолько, что позволяет бить себя. Манерам я его еще научу. Возможно, и уму-разуму. А коль скоро вы так любите латинские крылатые выражения, то приобщите к вашей коллекции еще одно, он все время повторял его на Ашкрофте: «Mutatis mutandis».