Когда же прекратилось всякое движение грузового транспорта и ко всем бедам добавилась изоляция, слухи поползли один ужаснее другого.
Поэтому, когда дали электричество, все поспешили включить телевизоры. И увидели и услышали Альберта Бейерса.
Бейерс старался придерживаться грубой откровенности, действенность подобного стиля проверена временем и оправдывает себя. Бейерс говорил. Время от времени он делал паузу, чтобы прочесть по бумаге имена – убитых, раненых и взятых в плен. От паузы до паузы он зачитывал по полсотни имен, африканеров и имперцев.
Он пытался растолковать своему народу три вещи.
Он рассказал им об Ордене. Орден превратился в паразита, в раковый нарост на теле африканерского народа. Он рассказал им о том, как Орден заключил дьявольский союз с «ЮСС», чтобы развязать войну с имперцами, как Орден нанес удар по Ридингу и кос-мопорту во имя прошлого, которое давно умерло.
Он рассказал им о цене. Цена измерялась развернувшимися сражениями, потому что если смерть нескольких соотечественников взывает к отмщению, то гибель тысяч заставляет людей заглянуть в свои сердца; он рассказал им и об инфекции, лихорадке пситтакоза, распространенной среди измученных в боях и обманутых буров в порядке возмездия.
Наконец, он разъяснил им предложения, которые сделал подполковнику Верещагину. В своих контрпредложениях Верещагин прибегал больше к кнуту, чем к прянику, и Бейерс не пытался смазать этого факта. Он говорил об амнистии, автономии в местных делах, восстановлении. Он подчеркнул, что хочет иметь мир, ради которого никому не нужно будет больше умирать.
И делал паузу, чтобы зачитать новую порцию из списка. Даже те африканеры, которые оскорбляли его, следя за выступлением, прислушивались к списку погибших, раненых, пленных.
Он собирался говорить до тех пор, пока не опустится ночь или пока он не упадет. Он предлагал людям надежду.
– Значит, там, говоришь? – переспросил Санмартин у пленного.
Как и большинство других, этот был захвачен ночью. И вроде бы был из сговорчивых. Санмартин выбрал одного из солдат, который не изображал занятость, и приказал:
– Эй, ты, ну-ка пригляди за ним!
Молодой солдат уперся дулом автомата в спину бура так, что оно спряталось в складках одежды.
– Пожалуйста, не двигайся. Иначе мне придется отчитываться за расход лишнего патрона.
Санмартин сложил ладони рупором и выкрикнул в направлении входа в арсенал:
– Рауль Санмартин, капитан, первый батальон, тридцать пятый имперский пехотный стрелковый полк. Прошу вас сдаться.
– Очень жаль, но ничего не выйдет, – было ему ответом.
– Если вы не сделаете этого, мы собираемся выбить вас оттуда. Самоубийство бессмысленно. И бесполезно.
– Не так уж и бесполезно. Моя последняя задача – чтобы боеприпасы здесь не попали в ваши руки. Это мои боеприпасы, видите ли. – Человек говорил приятным, хорошо поставленным голосом. – Меня зовут Клаассен. Вы могли бы меня узнать по известному вам обращению.
Санмартин ввел имя в свой компьютер.
– Не глупите, Христос. Вы же не такой безголовый, как эти, которые с Шееперсом. Мы сегодня вечером заканчиваем зачистку. Все кончено, и нам нужны люди, которые смогут подбирать камни, – предпринял он еще одну попытку.
– У меня есть своя вера. Я сделал выбор, это вопрос моей чести, хеэр Санмартин. Я как-то слышал одну поговорку, вы, может, поймете ее: вино горькое, но это наше вино, – ответил Клаассен и подчеркнул свою речь короткой очередью, повернулся к Оливье, чтобы узнать его позицию. Тот весь дрожал от страха. – Хочешь уйти? Что ж, хватит и одного. Иди, я уверен, они не причинят тебе вреда, – спокойно промолвил Клаассен.
Оливье отрицательно покачал головой, не в силах произнести ни слова. Клаассен тяжело кивнул.
– Значит, вдвоем вознесемся. Все мы умрем когда-нибудь. Но, чтобы быть смелым, надо вначале научиться бояться. Я по-прежнему думаю, что ты проявил себя полным идиотом, когда связался с Орденом и его действиями, ну да Бог с тобой.
Оливье держал руку в руке, чтобы не так заметна была дрожь. Пальцы онемели и не слушались. Многие из тех, кто кричал громче всех, первыми же выпали из борьбы, стоило имперцам нанести удар. Но не все.
– В подвале есть особое оружие. Почти все, что у нас осталось, – произнес Оливье, клацая зубами.
Клаассен подумал о словах Оливье.
– Можем называть его атомными бомбами, нас никто не слышит. А ты знаешь комбинацию?
– Нет.
– Жаль. Спроси у Стридома, если увидишь его раньше меня. – Выражение глаз его смягчилось. – Все равно ни в коем-случае не стал бы применять их.