Малинин снова подтверждающе кивнул. Верещагин слышал монотонный голос Редзапа.
— Предмет вашей заботы конфискован. В свой офис не сообщайте. Обратитесь завтра в казарму в Претории, чтобы поменяли ваши компьютерные коды, и после этого меняйте их ежедневно. Вы будете получать зарплату до тех пор, пока ваши действия не придут в противоречие с вашим статусом имперского служащего.
Редзап и Лю получали при этом не меньшее удовольствие, чем когда они ворочали банковской системой в Новой Сибири.
Малинин встал и собрался неспешно уйти. Между стаккато-фразами Редзапа послышался робкий стук в дверь.
— Санмартин. Береговой хочет, чтобы я сказал вам, что у него теперь новая кличка, — бросил Малинин напоследок, небрежно взмахнув рукой.
— Какая же? — поинтересовался Верещагин.
— Маленький Вэ.
— До этого еще надо дорасти.
— Он может. Мне остаться? Верещагин отрицательно покачал головой.
— Если я буду большим адмиралом, то у меня будет свой кабинет со столом, как ты думаешь? — спросил Верещагин, улыбаясь своим мыслям вслух.
Малинин кивнул в последний раз и вскинул руку, отдавая честь. Харьяло чуть не налетел на него, когда открыл дверь.
— Сегодня я хорошо состыковал все по времени, один уходит, другой приходит, — отметил Верещагин, когда майор вошел в комнату.
Выглядел тот каким-то набычившимся. Он был чем-то недоволен. Верещагин добродушно кивнул, и Малинин закрыл дверь.
— Ты сказал Солчаве, что это была твоя идея… — начал Харьяло, еле сдерживая яд.
— Ответственность моя, — ответил Верещагин, и на лице его сразу проявилась усталость. — Она завтра вернется в госпитальную роту, как только Ева решит, кого можно будет поставить на ее место. Харьяло стоял с открытым ртом, но ни слова не сказал.
— Так вот, Матти. Я знаю, твое преимущество перед Раулем в основном состоит в том, что ты уже несколько лет читаешь мои мысли. Но ты не подумал, что и я мог научиться читать твои? Как я говорил Раулю, очень редкие из нас имеют реальную возможность выбрать дорогу в этой жизни. У меня ничего нет для себя, только батальон. У тебя, я думаю, тоже. А если ты будешь добр запереть дверь, то у меня найдется полбутылки. Судя по твоему виду, ты не откажешься выпить.
Харьяло наконец закрыл рот и посмотрел на свои руки таким взглядом, словно у него случилась осеч- ка. Верещагин тем временем слазил в рюкзак и извлек оттуда флягу и пару стаканов. Налил, передал Харьяло.
— Бонд начинает распадаться как организация. Думаю, что боковые Ответвления не намного переживут его, — заметил Верещагин.
— Значит, все кончено, — констатировал Харьяло. Верещагин взглянул на Харьяло.
— Брось, Матти, ты же знаешь, что так просто не бывает.
Он поднял стакан и посмотрел на прозрачную жидкость.
— Несмотря на все наши благие намерения и чаяния, через пару дней мы будем иметь полдюжины инфицированных населенных пунктов. Через четыре дня их будет в два раза больше, как минимум. Альберт Бейерс уже принял срочные меры по сооружению оград вокруг Претории, Йоханнесбурга и Блумфонтейна. Это не поможет, но пренебрегать этим не следует. Ему нужна собственная военная сила. У нас есть кое-какие люди, которых мы можем одолжить ему. В частности, это один африканер по фамилии Сниман. После того как заболевания начнут расползаться своим ходом, можно ожидать вспышек насилия. И может быть еще много крови, куда больше, чем мы пролили. В конечном итоге мы обнаружим, правильно ли мы направили ход истории.
Он неожиданно улыбнулся, а от его печального взгляда на душе у Харьяло похолодало.
— Через четыре дня, — продолжал Верещагин, — ты станешь командиром батальона. Возьмем к себе, что сможем, от гуркхов. Кольдеве мы оставим его роту, Сиверскому — тоже.
Харьяло поразмыслил, прикрыв глаза, а потом, распахнув их, медленно произнес:
— Зачем это, скажи. Что-то я тебя сейчас не понимаю, Антон.
— Что, батальон? Ты подумай, Матти. У меня будет четыре, максимум пять лет, чтобы преобразить лицо этой планеты. Ты думаешь, меня оставят на службе Его Императорского Величества после того, что я сделаю здесь? Уверяю тебя, нет. Что же касается Наташи, она смотрит на мир через цветные очки. Мы разбили их с Раулем прямо, я бы сказал, у нее на лице, и я видел, как у нее в глазах появилась кровь. Она простит, может, пожалуй, даже забыть, но что-то в ней умрет, а я не Христос, чтобы воскрешать мертвых. Мы делаем то, что должны делать, Матти.
— И расстреливать тех, кого не можем переделать, — закончил за него Харьяло.
— Она неунывающая женщина. Она довольно высокого мнения о тебе. Уверен, ты и сам об этом знаешь. — Он остановился. — Восемьдесят семь единиц потерь, — пробормотал он, чтобы заполнить паузу.