— Большое спасибо! — крикнул ей вдогонку Кольдеве.
Хотя капитану нравились все, Кольдеве мог сосчитать по пальцам тех, с кем Раулю действительно было приятно общаться. И Снегурочка, похоже, возглавляла этот список.
Лесков ждал, когда его партнер освободится, чтобы вместе засесть за увертюру «1812-й год». «Нашу песню играют», — подумал про себя Кольдеве.
Воскресенье(3)
До половины седьмого Ян Сниман шатался по улице, а когда стрелка подошла к половине седьмого, вошел в здание. Там он миновал надпись «Пограничная полиция» и направился к другой, гласившей на трех языках: «Имперский пункт приема в армию». У двери он задержался, принимая окончательное решение. Чей-то голос произнес на африкаанс с сильным акцентом:
— Входите.
Поколебавшись, Сниман ступил в комнату. За маленьким металлическим столом сидел плотный солдат в полевой форме. Если бы он разбирался в нашивках и знаках, то определил бы в нем сержанта, старшего квартирмейстера. Но тот представился сам.
— Добрый день. Я старший квартирмейстер сержант Редзап. Полагаю, вы пришли именно ко мне. По-английски говорите? Не хотите ли чаю?
Сниман дважды робко кивнул и принял чашку.
— Ваше имя, пожалуйста.
— Сниман, Ян Николаус, сэр. Вилсхоферстраат, четырнадцать.
Старший квартирмейстер сержант Редзап раздвинул губы в волчьей улыбке.
— Сниман, я не отношусь к офицерскому составу имперских вооруженных сил, и ко мне не нужно обращаться «сэр». Можете называть меня просто «сержант». Вы поели?
— Да, сэр… то есть сержант. Я хотел сказать — нет, не ел, сержант. Я не завтракал.
— Прекрасно, мне нравится ваша откровенность. Пройдите, пожалуйста, в заднюю комнату. Там вы увидите на столе четыре коробочки размером пятнадцать на десять сантиметров и высотой в пять. Содержимое каждой написано сбоку. Выбрав любую, нажимаете на красную метку и ждете пару минут. Прежде чем открыть коробочку, как следует встряхните содержимое. Открывается коробочка сверху с угла, сворачиваясь в одну сторону. Приборы найдете в ящике стола. Вот поедите, тогда и поговорим. Пока все ясно?
— Все ясно, сержант, все ясно.
Ян Сниман смущенно поднялся.
— Мэнеэр14 Сниман. — И Редзап снова улыбнулся. — Возьмите с собой, пожалуйста, ваш чай.
После еды Сниман вернулся и застал Редзапа за считыванием информации с экрана.
— Вы сын Снимана, владельца Паульскерка, в Претории, правильно?
— Да, сержант.
— Жесткий и отважный человек и отнюдь не друг нам. Вы прекрасно учились. Ваш английский особенно хорош.
— Спасибо, сержант. Это был родной язык бабушки с материнской стороны, и мы с мамой часто говорили по-английски, когда не было дома отца, сержант.
— Понятно. Ваш возраст в переложении на земной — шестнадцать лет и семь месяцев. Значит, вы хотите поступить в имперские вооруженные силы?
— Намереваюсь, сержант, хочу, по крайней мере. — Сниман спотыкался при ответе, не ожидая таких простых вопросов. — Я за этим и пришел.
— Очень хорошо. Сядьте вот сюда. Нам надо поговорить. Я не буду сулить вам райские кущи. Напротив, растолкую, что солдатская жизнь зачастую полна лишений и трудностей. И покажу, что вас ждет. Вы следите за моей мыслью?
— Да, сержант.
— Отлично. Сегодня утром я уже отослал обратно одного парня. Я занимаюсь вербовкой солдат для части подполковника Верещагина. Это первый батальон тридцать пятого имперского пехотного стрелкового полка. Он расквартирован в казармах под Блумфонтейном и Йоханнесбургом. Если вы вступите в этот батальон, вы станете солдатом-стрелком, пехотинцем. Вы внутренне настроили себя на что-то другое, я могу направить вас к другим. Все понятно?
— Да, сержант.
— Так. Время у нас есть, расскажите мне что-нибудь про себя.
Пристроившись с чашкой на коленях, Сниман стал рассказывать про свою жизнь, и вдруг его словно прорвало! Сержант отличался терпеливостью, вполне сносно говорил на африкаанс. Когда Сниман понял, что говорит недопустимо много о себе, Редзап криво улыбнулся.
— Наш батальон — боевое подразделение со славными традициями. Мы убиваем людей и делаем это в любых условиях. Но, выполняя свой долг, и сами иногда погибаем.
Сержант наклонился и вгляделся в Снимана.
— Мы не любим говорить, что делаем из мальчиков мужчин и прочую дребедень. Служба, бесконечная служба, и так целых семь лет.
Потом сержант отошел от штампов, выработанных за годы вербовки, и, внимательно всматриваясь в Яна, спросил его:
— А скажите мне, мэнеэр Сниман, ваш отец знает, что вы пришли записываться в армию?